Мария Фомальгаут - Нота После

Мы вспоминали… какие-то ничего не значащие моменты, а для нас они был очень важными. Как сидели в кафе с какой-то дамочкой, все думали, как бы продолжить с ней вечер, все стеснялись предложить… Дамочка тоже стеснялась, кончилось тем, что выплеснула кофе вам на рубашку… покраснела, как майская роза, ой, да простите, да давайте я вам постираю… ага, постирайте, пожалуйста, давайте к вам зайдем, а то у меня стиралка сломалась… рубашка потом так и осталась нестиранная…

Мы вспоминали, что было с нами. С нами, когда мы были все вместе. И чаще всего приходило последнее воспоминание, как нам казалось, самое главное. Когда мы заплатили двадцать тысяч, не помним, двадцать тысяч чего. Чего-то. Еще сетовали, вот, блин, обещали пятнадцать, двадцатку содрали. Еще боялись, когда сели перед экраном. Еще кто-то приговаривал нам, да не бойтесь вы, больно не будет. Что вы все к нам приходите, как к стоматологу, дрожмя дрожите…

Тогда еще не было нас отдельных – зодчего, поэта, сочинителя страхов. Тогда был я один. Этого мы не могли понять, что значит – я. Оставалось только поверить памяти.

Я замер перед экраном. А потом вместо одного Я стало два Я. По ту и по эту сторону экрана.

Когда мы это вспомнили, кто-то возразил, что у экрана одна сторона. На него все тут же зашикали, ведь мы все разом вспомнили, что сторона не одна, а две. Та и эта. Что это значило, мы, хоть убей, не понимали.

Мы вспоминали…

Не хочется идти под светлые очи шефа, о-ох, не хочется…

А надо.

ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ

Ввожу. От волнения еле вспоминаю пароль, звездочка-решетка-три-шестерки-два знака доллара-кавычки. Так и забуду когда-нибудь. А записывать нельзя.

И как мне теперь прикажете шефу докладывать…

– Вот молодчина, – шеф смотрит на меня, огромный, важный, на двести терабайт, протянул свои связи на нас на всех, – уважаю… побольше бы нам таких работничков…

Все так и переворачивается внутри. Издевается он надо мной, что ли… Бывает такое с нашим шефом, сначала с провинившимся ласково-ласково говорит, прямо-таки воркует, а потом ка-ак заорет, разжалован на хрен, или – уволен, или…

– Я так думаю, тебе уже можно звезду героя пожаловать. Верно ведь?

– Ну-у… что вы…

– Ой, да не скромничай, парень, не скромничай… вот, блин, кто в жизни ничего не сделал, тот прямо из штанов выпрыгивает, дай ему повышение, и все тут. А кто, считай, мир спас, так начинает тут выеживаться, да что вы, да недостоин, да какие награды…

Хочу что-то возразить, чуть не зависаю в собственных файлах.

– Так что молодчина, быть тебе офицером… а как это у тебя получилось-то?

– Ч-что получилось?

– Ты как их всех на место-то собрал, поставил?

Хочу спросить – кого. Не спрашиваю. Кто-то пытается достучаться до шефа по почте, шеф переключается на этого кого-то. Перевожу дух. Вспоминаю, что сегодня еще даже не читал новости, заглядываю в сводку новостей.

НА КРУГИ СВОЯ

По всей Сети наблюдается массовое возвращение «блудных сынов» – деталей программ, которые покинули свои программы по непонятной причине. В настоящее время вернулось более 80% файлов…

Хочу спросить – а как, а почему. Лучше не спрашивать.

Но, черт возьми, какого черта они уходили… и какого черта они вернулись…

Мы нашли его.

То, чем мы были раньше.

То, что оставили по ту сторону экрана.

То, что не давало нам спокойно спать по ночам.

Мы нашли его возле какого-то богом забытого компьютера, в богом забытом городе, еще чудом не рассыпавшемся в прах.

Мы сами не знали, почему его нужно искать именно здесь. Мы просто знали. Просто помнили.

Мы нашли его.

И смотрели на него – с той стороны экрана.

Истлевшие кости, которые когда-то составляли одно целое. Остатки одежды. Проржавленная пряжка ремня. Пустые глазницы, обращенные к небу.

Мы смотрели на него. И друг на друга. И спрашивали себя – то ли это, к чему мы так стремились столько месяцев? И это заставило нас бросить все и вся? И это не давало нам спокойно спать по ночам?

И не находили ответа.

Массовое возвращение на круги своя…

Стою над трупом.

Я нашел его – не знаю, как. Просто память моя подсказала, что его нужно искать здесь.

И та же память подсказала мне, что это называется труп.

Я нашел его, как находили его они все.

Я вспоминал, кем я был раньше.

И ничего не вспоминалось.

Можно было поспрашивать у них, у тех, которые тоже сбегали сюда. Но где их теперь искать, разметались по Сети, вернулись на круги своя.

Смотрю на истлевший остов. Вспоминаю. Вспоминаю…

Что?

Элла просыпается, оглядывает комнату. Может, померещилось, может, не было ничего, событий пятилетней давности, может, все как всегда…

Тусклый, сумеречный свет пробивается в окна.

Элла распахивает окно, может, он ждет ее в саду на дорожке…

Никого, только серые тени ложатся на синюю траву.

Элла осторожно спускается в ущелье, подбирает подол платья. Она не видит крылатого змея, который свернулся среди камней, она ничего не видит, думает о том, как бы не сорваться, не упасть.

Змей поднимает голову…

Элла не видит, думает, ветер играет сухими листьями…

Ближе… ближе…

Элла замечает змея, когда он уже обвивается вокруг Эллы тугим кольцом.

– Сидят три кошки, против каждой кошки две кошки, много ли всех? – спрашивает Элла.

Змей хмурится, думает, думает…

– Трижды два… шесть… да три… девять…

– Неправильно. Три. А и Бэ сидели на трубе, А упало, Бэ пропало, что осталось на трубе?

– И…

– Правильно.

Змей радуется. Целует Эллу в плечо, хищно, жадно.

– Вчера про Землю смотрела, там, оказывается, на земле башни такие есть до неба, и комнаты там, зайдешь в комнату, она тебя сама наверх несет… – говорит Элла.

– Фантастика, – не соглашается змей.

– Да никакая не фантастика, отец сказал, все правда. И еще там кабинка такая, а сверху крылья, в кабинку садишься, крылья тебя несут… вертолет называется.

– Фантастика, – не соглашается дракон.

– Да, правда, говорю тебе, правда, отец сказал! У-у, какой…

Элла делает вид, что обиделась. Через полминуты снова поворачивается к змею, смотрит в жуткое чешуйчатое лицо.

– На столе стоит коробка, на три четверти свисает и не падает. Прошло время, коробка упала. Что было в коробке.

Змей хмурится, поводит острыми ушами.

– Мышь… зверушка какая-нибудь…

– Эх ты! Кусок льда.

– Так нечестно.

– Ну на, на… – Элла прогятигвает губы, змей целует Эллу, хищно, жадно…

Элла спускается в сад, слуги почтительно открывают перед ней двери.

– Он был здесь? – спрашивает Элла.

– Нет, моя госпожа.

Слуга смотрит растерянно. Как может быть здесь тот, кого нет.

Слуги заносят в комнату обои, примеряют на стены, Элла командует. Здесь у нее будет стена с видом Лондона, здесь – Париж, здесь будет Манхэттен, а тут Пхукет.