Анатолий Агарков - Люди Падающей Воды

Харка закрыл глаза….

– Спишь, Обречённый?

Агда стояла в трёх шагах, покусывая стебелёк, отставив в сторону стройную ногу и уперев руку в бок.

– Зачем пришла?

– Тебя увидеть. Привет от Эолы передать.

– А где она сама? Что не идёт проститься?

– Твоей последней просьбы боится, а я не боюсь и готова любить даже Обречённого, если страх смерти не помешает ему быть мужчиной.

Харка усмехнулся горько:

– Зачем тебе это?

– А вот! Хочу, чтобы сын мой был на тебя похожим.

– Ты пробуждаешь во мне силы, но мне бы хотелось Эолу увидеть. Свидетельница наших клятв, уговори её прийти или передай, что я любил её, люблю и буду любить даже тогда, когда душа моя вместе с дымом отправится на небеса.

Агда капризно поджала губы.

– Я, Харка, чем хуже её?

– Ты, Агда, всех превзошла, но для любви чистота нужна – это главная красота женщины.

– Вот поганец! – Агда добродушно рассмеялась. – Ладно, попробую уговорить твою чистую, но трусливую.

Эола подошла, прикрыв лицо кудрями.

– Прости, Харка, я не могу тебе дать то, что ты хочешь.

Юноша согласно кивнул:

– Я понимаю, печать Обречённого…. Но поцеловать ты меня можешь?

Эола кивнула, опустила колени на белую шкуру, откинула волосы от лица и зажмурила глаза. Обречённый макнул палец в белую краску на своей груди и провёл по девичьей – от основания до самого соска. Эола отпрянула.

– Что ты делаешь? Она же не смоется!

– Этот знак моей любви будет тебя хранить. Если кто-нибудь захочет причинить тебе зло, так и скажи – у меня на груди знак сожженного Обречённого – жди страшной мести от него.

– О, Харка, как же ты мог? Этот твой знак теперь можно удалить разве только вместе с грудью. Но она же левая – мне придётся безгрудой стать, если захочу я в охотницы.

– Не удаляй. Верь мне – всё будет хорошо.

– О, Харка, Харка, зачем ты сделал меня несчастной?

Эола убежала, испугавшись Гляма.

Краскотёр потыкал пальцем в Харкину грудь:

– Ещё не просохла? Знаешь, только что придумал ей название – милость Бурунши. Как думаешь, подойдёт?

Харка усмехнулся.

– Нарасхват пойдёт – всем нужна милость того, которого уже нет и никогда не будет.

– Я готовил её из белой глины, добавив немного волчьего жира и пихтовой смолы. Чуешь, как пахнет? – Глям притиснулся носом к Харкиной груди и зашептал. – Доведётся с Ним встретиться там, попроси для меня….

– Месторождение белой глины, волчьего жира или пихтовой смолы?

– Силы мужской. Бабы ходят ко мне табунами за красками для красоты, готовы на всё, а я…, – краскотёр прицыкнул языком.

Взор Обречённого посуровел:

– Младенцев ел?

– Говорили, продляют жизнь.

– Вот и живи.

– Так радости нет.

– Ступай, – Харка закрыл глаза. – Силы твои ушли в обмен на долголетие.

– Так если б я знал…. – Глям горестно махнул разноцветной рукой и прочь пошагал.

Явился Многорукий Лам.

– Ты тоже с просьбой?

– Поговорить пришёл. А впрочем, да, конечно, хочу попросить – раз ты последний Посвящённый….

Харка поправил:

– До заката.

…. дай мне помощников – я обучу их гончарному делу.

– Толково. Но у меня другая мысль – лето для охоты, пусть юноши сейчас постигают навыки пищу добывать, а горшки учиться лепить можно зимой в пещере. Ты сюда глины натаскай – как опадёт листва, и все стада откочуют в края высокого солнца, в помощниках тебе недостатка не будет. И приглядишься – кто посноровистей, летом в овраг с собой заберешь.

– Верно мыслишь. Какой бы из тебя вышел Хранитель! Ты, Харка, видишь жизнь не так, как все – не зря же был выбран приемником.

– А ты как видишь её, Лам Многорукий?

– Восход – закат, зима и лето, рождение – жизнь – смерть…. Примерно так.

– А для чего всё это?

– Кто знает? Наверное, Бурунша….

– А самому постичь?

– Тут голова нужна Хранителя.

– А ты под ним? Удобно. Ответь мне, Лам, любил ли ты женщину когда-то всей душой, которая сгорала в огне нетерпеливой страсти – к ней бегал на свидания, томился, ждал и обнимал в безудержном порыве?

– Конечно, Харка, ведь я – мужчина.

– А она тебя любила?

– Говорила, что любит меня единственного….

– А потом?

– По рукам пошла….

– Почему же она так поступила?

– Потому что женщины все такие!

– А может, она твоего спасала сына – ты не подумал?

Лам задумался.

– Ты смог бы, Лам, защитить её и своего ребёнка?

– Если только покинуть пещеру, но зимой это верная смерть.

– Женщины спасли детей, объединившись.

– Но я-то мужчина!

– Трусливый.

– Что ты, Харка, от меня хочешь?

– Чтобы ты думал, как тебе жить?

– Для этого есть Хранитель.

– Ты хотел сказать, был. Теперь тебе, Лам, самому решать, как жить – сам ты себе Хранитель.

– Ты, Харка, в своём уме?

Обречённый улыбнулся и кивнул.

– Ты им восхищался. Послушай совета последнего Посвящённого, Многорукий Лам – выбери женщину, нарожай детей, а если на твою семью посмеет кто-нибудь посягнуть, возьми палицу, разбей ему голову и будь настоящим мужчиной.

– Знаешь, я бы свою разбил, чтобы ты остался у нас Хранителем.

– А я отдаю жизнь свою, чтобы не было в пещере Хранителей.

– Как тебя понимать?

– Поймешь, когда к груди младенца прижмёшь, которого защитишь, накормишь, вырастишь и обучишь гончарному делу.

– О, Харка, неужто такое возможно?

– Теперь да!

– О, Харка! Ты настоящий Хранитель…. пещеры.

Ушёл гончар, терзаемый мыслями, а Обречённый светлел и креп душой – смерть ему казалась подвигом, совершённым ради людей.

Пришёл проститься Суконжи – медный топор, насаженный на полированную рукоять, к Харкиным ногам положил.

– Прими подарок.

Харка лишь покосился на оружие.

– Прекрасная работа! Ты хочешь, чтобы я с ним в огонь вошёл? Ручка сгорит, топор расплавится – нет, не возьму, Суконжи. Но попрошу после сожжения пепел собрать и бросить в реку – пусть мой прах унесёт вода, как однажды сюда принесла живым.

Плавильщик тяжко вздохнул. Харка продолжил.

– Мне рассказывал умерший Хранитель, что прежде люди Падаюшей Воды звались Серыми Волками и кочевали вслед за стадами. Они не пожирали своих мертвецов, а закапывали вместе с оружием и верили, что в Долине Вечной Охоты им не придётся голодать. Сыты ли души съеденных в пещере, как думаешь, Суконжи?

Плавильщик молчал. Харка спросил.

– Кому нужен этот обычай пожирать умерших и родившихся?

Хрипло сказал Суконжи одно слово:

– Бурунше.

– Или безумцу, вкусившему однажды родную плоть. Посмотри вокруг себя, Суконжи – охотники добывают мясо, ты делаешь им ножи, Лам пятками вращает круг…. Причём здесь Бурунша? Что заставляет верить в глиняного истукана? Молчишь? Я скажу – Хранитель.

– Харка, ты сам Посвящённый.