Данила Клин - Судьбы Земли. Сборник рассказов

Завернув за угол одного из сараев, перед глазами писателя раскрылся удивительный, яркий и весёлый мир цыганского табора. Мужчин видно не было. Основную часть посёлка составляли женщины разных возрастов и смелая кучка детей мал-мала меньше. Они с любопытством окружили незнакомца, крича в один голос: «Дядя, дай копеечку-у-у-у!..» Женщина зрелого возраста прикрикнула на них, продолжая стирать разноцветное белье в большом круглом пластмассовом синем тазу. Одна из молодых цыганок, наблюдая всю эту картину, звонко рассмеявшись, позвала к себе всю эту крикливую свору. А потом, усевшись прямо на землю и уютно подобрав под себя ноги, принялась бренчать что-то своё, цыганское, на видавшей виды гитаре, у которой отсутствовало несколько струн. Дети неожиданно потеряли интерес к чужаку, сплотившись вокруг задорно поющей девушки. Другие цыгане обособленно сидели в уголке за скособоченным обеденным столом. Рядом стоял и вовсю дымил медный самовар. После скромного ужина, они мирно пили крепкий чай, весело смеясь и покуривая трубки, с интересом рассматривая писателя.

В дальнем углу двора писатель заметил огромного чёрного пса, который,, также сверлил его взглядом. Писатель и цыганка пересекли двор, зайдя в один из деревянных домиков, фасадом ничем не отличавшихся от других.

В маленькой комнате писатель увидел упитанного бородатого мужчину, лет сорока. Он полулежал на потёртом, просевшем бежевом диване. Рядом с ним стоял дымящийся кальян. На мужчине были новые, чёрные до блеска вычищенные сапоги и вельветовые брюки, опоясанные бардовым, широким шёлковым поясом. Облачённый в короткую, тыквенного цвета жилетку и салатовую рубаху, вышитую алыми узорами, цыганский барон всем своим обликом вызывал чувство собственного величия и достатка. Увесистая золотая цепь, браслет и два перстня с драгоценными камнями подтверждали все это. Вошедшая в комнату цыганка, что-то сказала ему на своём языке. Мужчина пристально посмотрел на незваного гостя. Помолчав, он спросил на русском языке, чего хочет гость. Писателю пришлось повторить своё желание – жить вместе с табором, дабы узнать их внутренний мир, а впоследствии написать об этом роман.

Несколько минут барон упорно молчал, внимательно рассматривая гостя, затем сказал чтото девушке с нескрываемо-саркастической улыбкой на лице. Ее зелёные глаза выдали заметное удивление, но потом она многозначительно кивнула и быстро вышла из комнаты. Цыган повернул голову к окну, долго глядя в одну точку. Казалось, он серьёзно обдумывал предложение чужака. Вскоре цыганка вернулась, в руках она держала круглый металлический поднос, на котором стояла початая бутылка дешёвого красного вина «Вермут» и на четверть наполненных бардовой жидкостью, два гранённых стакана. Жестом, предложив выпить вина, барон поменял позу, принял сидячее положение и, взяв стакан, одним махом опрокинул его, после, налив себе ещё вина. Писатель подивился такой прыти, слегка пригубив стакан, хотел было положить его на поднос, однако барон, улыбнувшись, жестом показал, чтобы тот пил до дна. Пришлось повиноваться. Крепче сжав стакан, писатель сделал несколько глубоких глотков, но не выдержал, откровенно сморщившись от вкуса этой кислятины. Ему вдруг сильно захотелось чем-нибудь закусить или запить сладкой водой, но на подносе кроме бутылки дешёвого вина ничего не было. Поборов себя и допив остаток, он положил пустой стакан на поднос, вновь задав свой вопрос, так что же решил барон? Однако барон ответил, что ему надо сделать пару важных звонков. Он достал из нагрудного кармана сотовый. Говорил довольно продолжительно, минут пятнадцать, мельком наблюдая за незнакомцем. К этому времени писатель почувствовал, что голова его становилась тяжелее и тяжелее, начало сильно клонить ко сну. Он подумал, что вино было очень хорошее и оттого так быстро ударило, но внезапно его поразила мысль, что от трёх глотков вина так не пьянеют и не тянет спать. Мысль, поразившая его, трансформировалась в другую, более безумную – снотворное?! Подсыпали снотворное? Но зачем? Паника, пробудившаяся в нем, постепенно охватывала все его существо. Страх за свою жизнь сковал невидимыми цепями, но он не успел ничего предпринять, глаза невозможно слипались, а затем мозг отключился и писатель провалился в глубокий сон…

Писатель написал роман и теперь находился на презентации своей книги. В огромном теплом зале с белыми мраморными колоннами слышались гулкие голоса скандальных критиков, известных литераторов и таких же молодых писателей, как он сам. На столе рядом с роскошным букетом алых цветов и красивой, чёрной шариковой ручкой для автографов, стопкой лежали книги, подготовленные к раздаче, от которых разило типографской краской. Рядом стояла в элегантном вечернем, тёмно-синем платье с белыми блёстками, студентка из родного университета, в которую автор был безумно влюблён с самого первого курса. Она улыбалась со всеми остальными, держа в руках пенящийся бокал шампанского.

Массивные, дубовые двери со скрипом приоткрылись, в зал вошёл цыганский барон, держа в руках тяжёлый серый мешок. Он ехидно улыбнулся, блеснул верхний ряд золотых зубов, и бросил к ногам писателя свою ношу. Из мешка звонко выкатились медные кругляшки. Автор романа нагнулся и подобрал горсть монет. При ближайшем рассмотрении они оказалась проржавевшими фальшивками. По залу прокатился тихий скромный ропот, превращаясь в одиночные смешки, перераставший в громкий смех. Окружающие, перешёптываясь, показывали на него указательными пальцами. Студентка неожиданно уронила свой бокал, и он разлетелся на мельчайшие осколки. Постепенно отдаляясь от писателя, она присоединилась ко всем остальным в зале и, не удержавшись, рассмеялась, глядя ему прямо в глаза. По стенам замелькали тени и одна из них приняла очертания огромной собаки. Ему захотелось покинуть это место, он подбежал к двери и потянул за ручку, но она не поддавалась. От отчаяния он начал бить по ней руками и ногами, как вдруг увидел, что его левая рука и нога покрылись льдом, онемели, и он перестал их чувствовать…

Когда писатель проснулся, он понял, что лежит в грязной, маленькой комнате. Одинокая тусклая лампочка под низким полотком, мерцая, едва освещала помещение. Откуда-то издалека, пробирая аж до самих костей, доносился пронзительный собачий вой. В воздухе висел тяжёлый больничный запах, представляющий собой сгусток спирта, йода и ещё каких-то лекарств. Что-то мешало открыть правый глаз. Он нащупал тугую повязку на голове, все тело невыносимо ныло и болело. Писатель попытался встать, но не почувствовал своей левой руки и ноги. С жуткой болью он повернул голову и чуть не потерял рассудок – ему ампутировали левую руку до локтя, а левую ногу – до колена. Он попытался позвать на помощь, но сумел издать лишь нечленораздельные звуки. Осознавая, что ему отрезали язык, он лишился чувств.