Изольда Оккервиль - Восставшая против нормы

А в данном случае, по мнению Дэки, он порку вообще не заслужил, и это возмущало его сильнее всего. А ведь он пытался все объяснить…

– Что это за метод починки техники? – спрашивали его.

– Метод самый действенный в полевых условиях, -отвечал он. —Особенно если у техники просто какой-то контакт нарушен.

А что ему было делать, разбирать робота прямо посреди дороги, тем самым надолго заблокировав целую колонну техники? А так он хотя бы сдвинул робота с места, открыв остальным проход. Да, в результате робот отклонился от намеченного маршрута, ну и что? Дэки решительно не понимал, за что на него так взъелись. Хотя нет, понимал… Просто на базе его невзлюбили с самого начала. Ну, подумаешь, искупал робота… Делов-то!

Да и вообще, что это за метод наказания?! Средневековье какое-то! В Империи сама мысль об официальном применении телесных наказаний казалась дикостью, не совместимой ни с законом, ни с моралью, а любое унижение человеческого достоинства считалось серьезным уголовным преступлением.

Если бы Дэки знал заранее, какие на этой базе порядки, он бы носу не сунул на территорию этой республики просто из принципа. Но времени на ознакомление с законами у него просто не было. Надо было, конечно, внимательно почитать устав, но очень уж не хотелось тратить время на столь скучное чтиво! Детективы-то интереснее! И вот теперь он влип! Так вот почему тот сотрудник выдумал уважительную причину, только чтобы не ездить в эту командировку: должно быть, он читал устав, а не всякие развлекательные книжонки… И что ж теперь делать?

По поведению полковника Дэки понял, что качать права бесполезно: либо тот не знает, что он сын владельца завода, либо считает, что перед законом все равны. И перед уставом тоже. И, хотя полковник Новик и его офицеры не походили ни на казаков, ни на приверженцев законов Шариата, но, видимо, все равно считали физические наказания наиболее доходчивой мерой воздействия.

Дэки понимал, что имеет дело с сумасшедшими, а у них извращенная логика. Больше всего его возмущало даже не то, что полковник назначил ему именно физическое наказание, а то, что назначил согласно уставу. Вот если бы это была инициатива самого полковника Новика, вот если бы лично полковник считал, что такое наказание является единственно правильным в данной ситуации, Дэки еще мог бы это понять и списать на дикость местных нравов… Но назначать наказание не по собственному разумению, не по логике и здравому смыслу, а согласно уставу… А если бы в уставе было написано, что провинившегося нужно десять раз макнуть головой в унитаз, вояки и это бы выполнили?

Ну и как взаимодействовать с такими людьми?

Можно, конечно, встать в позу и заявить: «А вы знаете, кто я такой?» Нет, бесполезно, делать громкие заявления надо было раньше, а теперь уже слишком поздно: такие, как полковник, просто из принципа не пойдут на попятную. Такие типы не отменяют своих решений только потому, что считают, что от этого может пострадать их авторитет. Поэтому Дэки промолчал: выставлять себя в смешном и дурацком виде он не хотел.

А полковник, уже мягче, добавил:

– К тому же это тебе, дураку, на пользу пойдет. Мы ж из тебя еще человека сделаем!

«Если такого человека, как вы, полковник, то лучше не надо,» – едва не ляпнул Дэки, но вовремя сдержался. Он задыхался от возмущения. Бывало, конечно, что его называли и полукровкой, и метисом, и еще по-всякому, но чтобы усомниться в том, что он принадлежит к роду человеческому! Он уже открыл рот, чтобы высказать этому расисту в военной форме все, что он о нем думает, но не успел.

Полковник только поморщился и, не вступая в дискуссию, сделал знак рукой: увести.

Конвой вывел осужденного из кабинета.

– Найдется и на вас, полковник, Вера Засулич! – с чувством успел-таки выкрикнуть Дэки, когда дверь кабинета уже закрывалась за ним.

На лице американца появилась широкая улыбка: похоже, ситуация его забавляла. Новообразованные государства, гордо именовавшие себя республиками, повсеместно вводили свои законы, словно соревнуясь между собой в их дикости и нелепости. И вот надо же, чтобы именно в этой республике в армии ввели телесные наказания! Редчайший случай. Правда, американец ничего не слышал об этом нововведении, но вообще-то такое было неудивительно для только-только образовавшихся республик: в армию шли и алкоголики, и наркоманы. И справиться с такой публикой простым словесным внушением было невозможно.

Дэки не мог сообразить, как ему найти выход из этой экстремальной ситуации. Он и опомниться не успел, как оказался на плацу в наручниках и без рубашки.

Его до сих пор трясло от дикой злости: в помещении караулки при гауптвахте прапорщик Дубарь попытался сорвать с него рубашку, резко рванув подол кверху, задирая его на голову.

– Сволочи, – вывернувшись, прошипел Дэки, адресуя это определение прапорщику и охранникам, – я что, сам не могу ее снять?

Он терпеть не мог, когда чужие люди к нему прикасались, и уж тем более пытались его раздеть.

Прапорщик пожал плечами – ну, сам так сам, – и послушно убрал руки. Он даже не догадывался, как близок был к тому, чтобы остаться без пальцев.

Дэки через голову стянул рубашку, скомкал ее и со злостью швырнул в угол, где в простенке между окном и шкафом стояла мусорная корзина, а высоко над ней висел портрет президента Свободной Народной республики и государственный флаг. Прапорщик удивленно поднял брови, а потом усмехнулся и издевательски заявил:

– Ну, наконец-то дождался я момента, когда ты сам добровольно снимешь свою рубашку!

Стиснув зубы и прищурившись, юноша презрительно посмотрел на прапорщика: этот Дубарь постоянно придирался к его одежде: Дэки, видите ли, обязательно должен был носить форменную футболку защитного цвета! Это по такой жаре! А если ему удобней в своей собственной светлой рубашке с накладными карманами, куда так удобно складывать разные мелочи, необходимые для работы? И он упорно игнорировал пожелания прапорщика и, пользуясь правами гражданского специалиста, продолжал носить свою собственную рубашку. Вплоть до сего момента… Да, у прапорщика сегодня праздник!

Дэки был уверен, что экзекуция состоится тут же, в караулке на гауптвахте, под бдительным взором президента, и быстрым взглядом окинул помещение, с тоской понимая, что отсюда ему не вырваться: слишком тесно, чтобы задействовать кнопку экстренной эвакуации, но его под конвоем вывели на плац. Склонность к публичным мероприятиям, по-видимому, являлась отличительной чертой военных.

– Да, тем, которые под кайфом, не так больно, – сочувственно заметил самый молодой из конвоиров, обращаясь к Дэки. —Если б я знал заранее, к чему тебя приговорят, дал бы тебе дозу.