Андрей Язовских - Три с половиной мира

Кубрик, стало быть, – на двоих. А за дверью всё уже общественное, на которое у каждого равные права и хотелки: уборные, бытовки, досуговая, склад инвентарный. Надо чего – пошел и взял. Занято – дожидайся очереди или отбери, коли сумеешь. Потому что все кругом знают, что Олекма силен. И лежит где-то в надежном месте бумага, в которой все-все про Олекму записано убористым почерком: сколько раз от полу отжаться способен, как быстро бегает и сколько его в центрифуге крутить можно, пока не отрубится. И стоит под этим всем заверенный печатью высокий балл, позволяющий Олекме стать пилотом. А уж лучшего пути придумать никак нельзя.

Вот и выходит, что было у Олекмы все, о чем только можно и должно человеку мечтать: и быт на зависть, и почет с уважением, и перспективы самые увлекательные. И все-то он потерял разом…

– Не понять тебе этого, дикий старик. Есть у нас такое понятие – Родина !

1.8.

Жизнь Маухи была долгой. Даже с тех пор, как его соплеменники подметили, что вождь явно задерживается на белом свете, прошло уже очень много времени. Ёти как будто забыла о нем, или же готовила дело, срок которого никак не наступал. Он устал ждать своей очереди, бесконечно прислушиваясь к песням Великой Матери. Её голос ласкал и утешал старика, но ничего не требовал, не поучал и не звал. Сложно ощущать себя любимым сыном, будучи самым старым на белом свете. Седой увядающий старик, как трухлявое бесплодное дерево, сухое и изгрызенное внутри, он готов был упасть, чтобы освободить место. Потухшими глазами шарил вокруг в поисках оправдания собственного существования, но видел лишь известные наперед дни и людей. Годы шли, один за другим наслаиваясь на клубок событий, Маухи путался в воспоминаниях о былой любви, крови, рождениях и смертях, и удивлялся – насколько прошлое сложнее и многообразнее грядущего. Лишь изредка выныривая из пыльного мешка собственной памяти, озирался вокруг, беззлобно ворчал на ближних, окликал дальних и терпеливо дожидался того дела, для которого он все еще есть.

Он говорил с мертвыми и пытался выведать у предков свое предназначение. Ушедшие смотрели на него из каменных глыб, сочувствовали и может быть даже скучали… Предполагали, что мать Ети сейчас просто занята: слишком много хлопот вокруг Города. А еще она спешно доделывает болото.

Маухи уже бывал на том месте. Два или три лета назад. Недалеко, дней пять ходьбы. Тогда новый карстовый провал в лесу уже наполнился водой и бурно зарастал однолетними водорослями. Старый вождь обошел будущее болото за пару дней, поразмышлял, зачем оно здесь нужно? Как запас перед засухой? Могильник на случай мора? А не все ли равно… Он решил больше не спрашивать не о чем. В свое время все прояснится. Улыбался, задаваясь вопросом: не похож ли он сейчас на юнца, умудрившегося обидеться на целую планету?

Когда до Вечного Маухи дошел слух что в болото с неба упал корабль, он далеко не сразу увидел в этом начало конца. В прежние времена подобное случалось часто, пока горожане не угомонились. Старик лишь ухмыльнулся, предположив что Мать попросит железяку из болота достать. Для чего-то ведь оно нужно ей, это болото…

Но было что-то еще, какая-то упущенная новость. Маухи прислушался: соплеменники занимались своими делами, предки привычно бубнили о давно минувшем, лес притих, готовясь к осени. Может быть, это звери или птицы обсуждают свои проблемы? Старик решил подойти ближе к комху и попытаться через камень заглянуть в звериные души. Сначала обратился к Сё , которых с возрастом стал уважать более других высокоорганизованных обитателей леса. Муравьиная матка, будучи на сносях, не о чем не знала и знать не хотела. Он перебрал нескольких солдат, находящихся дальше других от муравейника, но тоже ничего не нашел. У него только разболелась голова в попытках разглядеть хоть что-нибудь через фасеточные глаза. Тогда Вождь напросился полетать с орлом и они кружили над бескрайним зеленым морем до самого заката, заболтавшись обо всякой чепухе. Вернувшись в себя, перекусив и уже готовясь ко сну, Маухи вспомнил о долгоухах.

Он не любил их. Возможно потому, что эти мелкие шустрые лесные бездельники были слишком похожи на людей. Они болтают не умолкая и настолько глубоко увлекаются своими проделками, что достучаться до них почти невозможно. Вот и сейчас долгоухи ухахатывались, живо обсуждая новое слово в своем постоянно меняющемся наречии: « Зайт-цы ». Слово и вправду звучало на редкость глупо, особенно если попробовать произнести его вслух. Маухи уже решил было плюнуть и лечь спать, когда в голову ему пришло что долгоухам вовсе не обязательно было собираться в одном месте, чтобы поржать над фонетической оказией.

Стоит ли говорить, что любовью к долглухам Маухи так и не проникся. Ведь зайцам даже в голову не пришло хоть кому то сообщить о том, что пилот рухнувшего в болото корабля выжил.

***

Когда они сидели на поляне, Маухи смотрел на обездвиженного Олекму и удивлялся: как целая бездна душевного уродства может скрываться в столь тщедушном теле? Он напомнил ему щенка… Маленькую безобразную собачонку, жалкое подобие своих предков – волков. Кто-то, исходя из своих прихотей, возомнил себя умнее природы и селекцией закрепил, многократно увеличил пороки и слабости. Зачем? Для чего эта щенячья преданность и готовность беспрекословно исполнять команды? Старик осторожно заглядывал в память пришельца и содрогался от ужаса. Он видел целый мир искусственно выведенных злобных монстров. И они действительно убили свою планету. В это было трудно, почти невозможно поверить…

Молодые соплеменники, неспособные видеть настолько глубоко, но так же чувствовавшие к чужаку необъяснимую неприязнь, отгораживались от нависшей угрозы смехом. Тупой в своей глупой уверенности, пришелец считал отчего-то, что его умение управлять небесной лодкой делает его лучше, сильнее, мудрее Маухи. Чужое, уродливое мышление. Представитель выродившегося, никчемного народа. Как раки, запертые в обмелевшем русле, они сожрали все и всех. Давятся и грызут теперь друг друга вперемешку с собственными испражнениями. И ждут дня, когда солнце прикончит их.

И все же Мать Ёти упорно не давала чужаку издохнуть. Она вела его совершенно точно, хотя тот и норовил постоянно усложнить свой путь. Даже Лес расступался перед ним, желая поскорее изрыгнуть из себя жалкое подобие человека. Вечный Маухи всем своим естеством ощущал нависшую опасность. Да, впервые в жизни ему было по-настоящему страшно, и он готов был бежать, нести пришельца на своих ослабевших руках, лишь бы поскорее выпроводить его из Леса. Ведь именно пришелец был источником заразы, способной отравить души как живых, так и мертвых.