Жозеф Рони-старший - Пришельцы ниоткуда (сборник)

Затем начался период так называемых «успешных перемещений в пространстве». Первым человеком, который прибыл живым и невредимым к конечному пункту воздушного путешествия, оказался бродяга нищий. Незримая рука схватила его в тот момент, когда он выпрашивал милостыню на паперти собора Парижской богоматери, и через десять минут опустила посреди Пикадилли к ногам потрясенного полисмена. Бродяга нисколько не пострадал. Ему показалось, что его перебросили по воздуху в какой-то закрытой кабине, куда не проникал извне ни ветер, ни свет. Те, кто присутствовал при его отлете, заметили, что, едва оторвавшись от земли, он вдруг стал невидимым.

Перемещения в пространстве продолжались изо дня в день в течение двух месяцев. Когда выяснилось, что это в общем-то безопасно, на такие происшествия стали смотреть юмористически. Незримая рука явно полагалась на волю случая. Сегодня ее выбор падал на девочку из Деновера, штат Колорадо, которая оказывалась где-то в заволжской степи, завтра она переносила дантиста из Сарагоссы в Стокгольм. Больше всего шуму наделало перемещение достопочтенного г-на Марка Лефо, председателя французского сената, который среди бела дня исчез из Люксембургского сада и очутился на берегу озера Онтарио. Он воспользовался случаем, чтобы совершить поездку по Канаде, а затем вернулся в Париж, где был с триумфом встречен на вокзале у Булонского леса. Впоследствии такая неожиданная реклама, по-видимому, немало способствовала его избранию на пост президента республики.

Следует отметить, что после всех этих перемещений невольные путешественники почему-то оказывались с ног до головы заляпанными какой-то красноватой жидкостью. Но это было единственным неприятным последствием в общем-то безобидных приключений. Примерно через два месяца перемещения в пространстве прекратились, уступив место еще более странным событиям, которые начались достопамятным происшествием с двумя супружескими парами.

Первой из двух знаменитых супружеских пар была французская чета, проживавшая в маленьком доме близ Парижа, в Нейи. Муж, Жак Мартэн, преподавал в лицее Пастера, увлекался спортом, несмотря на молодость, был широко образован и даже написал замечательное биографическое исследование о Поле Моране. У супругов Мартэн было четверо детей.

Третьего июля около полуночи мадам Мартэн только начала засыпать, как вдруг услышала шипящий свист, о котором мы уже говорили, ощутила легкий толчок и почувствовала себя так, словно ее очень быстро поднимают куда-то вверх. Открыв глаза, она была потрясена тем, что комнату заливал яркий лунный свет; целая стена исчезла, и сама она лежала на краю постели, разрезанной вдоль пополам. Там, где слева от нее только что находился ее муж, зияла бездонная пропасть, над которой мерцали звезды. В ужасе мадам Мартэн откатилась к уцелевшему краю постели и с удивлением убедилась, что кровать не опрокидывается, хотя держится только на двух ножках. Впрочем, в то же время это ее, как ни странно, успокоило. Она чувствовала, что подъем прекратился, но вся половина комнаты вместе с ней продолжает лететь с невероятной скоростью куда-то по прямой линии. Затем сердце у нее защемило, как в лифте, когда опускаешься слишком быстро, и она поняла, что падает. В ожидании смертельного удара о землю мадам Мартэн зажмурилась. Но вместо удара последовал мягкий осторожный толчок, и когда она вновь открыла глаза, то ничего не увидела. В комнате было темно. Но предоставим слово ей самой.

«Видно, пропасть рядом со мной сомкнулась. Я позвала мужа по имени, хотела ему рассказать, какой страшный сон мне приснился. Все во мне тряслось. Тут я нащупала мужскую руку и вдруг слышу низкий незнакомый голос: „О, дорогая, как ты меня испугала!“ И говорит по-английски! Я отшатнулась, ищу выключатель — свет зажечь — и не могу найти. „Что случилось?“ — спрашивает незнакомец, и опять по-английски. Тут он сам зажег свет. Увидев друг друга, мы оба вскрикнули. Передо мной в постели был всклокоченный молодой англичанин с эдаким маленьким носиком, близорукий, еще полусонный, в синей пижаме. Смотрю — вдоль постели трещина: матрас, простыни, одеяло — все разрезано вдоль пополам! И одна половина постели сантиметров на пять — десять ниже другой.

Когда мой сосед по кровати опомнился, он в этом сложном переплете показал себя истинным джентльменом — с тех пор я об англичанах самого высокого мнения. После короткого, но вполне понятного замешательства он обратился ко мне так естественно и вежливо, словно мы сидели не в одной кровати, а в гостиной. Я представилась ему по-английски. Он сказал, что его зовут Джон Грэхэм. Дом его, как выяснилось, находится в Ричмонде. Оглядевшись, я заметила, что вместе со мной сюда перекочевала половина моей спальни: я сразу узнала свое окно с вишневыми шторами, большую фотографию мужа на комоде, маленький столик с книгами возле изголовья; даже мои часики лежали на книгах. Но другая половина комнаты была мне незнакома — это была половина спальни мистера Грэхэма. Там, на тумбочке, возле постели, стоял портрет очень милой женщины, фотография детей, лежали журналы и пачка сигарет. Джон Грэхэм долго рассматривал меня и окружение, в котором я появилась, потом совершенно серьезно спросил:

— Как вы здесь очутились, миссис Мартэн?

Я объяснила, что сама ничего не понимаю, показала на большую фотографию и сказала:

— Это мой муж.

Он сделал такой же жест и сказал:

— А это моя жена.

Она была очаровательна, и я с беспокойством подумала, что сейчас мой Жак, наверное, держит ее в объятиях. Я спросила:

— Как вы считаете, половина вашего дома тоже перенеслась во Францию, когда половина моего дома прибыла сюда?

— Но почему? — спросил он.

Этот англичанин начинал мне действовать на нервы. „Почему?“ Откуда я могла знать! Потому что во всем должна быть какая-то симметрия…

— Странная история, — сказал он, тряся головой. — Как это возможно?

— Это невозможно, однако это случилось, — отрезала я.

И в это мгновение откуда-то сверху, наверно со второго этажа, послышался плач и крики. „Дети!“ — подумали мы одновременно. Джон Грэхэм выскочил из постели и босиком бросился к двери — к своей двери. Он открыл ее — плач стал слышнее, кто-то закашлялся, потом я услышала громкий голос англичанина, перемежавшего проклятия со словами утешения. Я поспешила встать, чтобы посмотреться в зеркало. Лицо у меня было, как всегда, в порядке. Я поправила прическу, потом заметила, что моя ночная рубашка слишком открыта, и оглянулась, отыскивая халат. Но тут я вспомнила, что сбросила его в той половине комнаты, которая осталась во Франции. Так я и стояла, разглядывая себя в зеркале, когда за моей спиной раздался умоляющий голос англичанина: