Жозеф Рони-старший - Пришельцы ниоткуда (сборник)

В частности, когда мы впервые начали переносить людей из одной точки земной поверхности в другую, мы не учли низкой сопротивляемости этих зверьков. Мы переносили их слишком быстро сквозь разреженный тонкий слой атмосферы, окружающей Землю, и они умирали от удушья. Пришлось соорудить для этого настоящую камеру из лучей, внутри которой скорость транспортировки не оказывала на подопытных пагубного воздействия.

Точно так же, когда мы только начали разделять на секции и переносить половинки людских гнезд, мы не сразу определили особенности строительных материалов, используемых обитателями Земли. Лишь впоследствии мы научились манипулировать половинками гнезд, предварительно укрепив их соответствующими излучениями.

Ниже читатель найдет схематическую карту того района земной поверхности, где проводилась большая часть экспериментов. Прошу вас обратить особое внимание на два больших «людских муравейника», где были поставлены первые опыты: мы назвали их «Ненормальный муравейник» и «Нормальный муравейник», и оба эти названия были впоследствии приняты астросоциологами.

Такие названия были выбраны в соответствии с тем, что оба эти муравейника построены по совершенно различным планам. Первый поражает невероятно запутанной сетью улиц, в то время как второй отличается почти геометрической правильностью планировки. Между «Ненормальным муравейником» и «Нормальным муравейником» находится ровная сверкающая полоска, по-видимому, морской пролив. Самый большой на Земле — «Геометрический муравейник» — построен по еще более упорядоченному плану, нежели «Нормальный муравейник», но он расположен очень далеко от первых двух «людских муравейников» и отделен от них широкой сверкающей поверхностью.

В каком районе Земли выгоднее всего сосредоточить наши усилия? Как повлиять на жизнь земных обитателей, чтобы вызвать наиболее характерную реакцию? Должен признаться, что, когда я даже при наличии соответствующего оборудования готовился к первому эксперименту, мною овладело глубокое беспокойство.

Рядом со мной находились четыре моих не менее взволнованных ученика, и мы все пятеро по очереди вглядывались в очаровательный миниатюрный пейзаж на экране ультрателемикроскопа. Направив наш прибор на «Нормальный муравейник», мы выбрали наиболее свободный участок, чтобы яснее определить реакцию людей на наше вмешательство. Тоненькие деревца сверкали в лучах весеннего солнца, а между деревьями можно было различить множество крохотных неподвижных насекомых, образовавших неправильные кружки; в центре каждого такого кружка стояло одно изолированное насекомое. Сначала мы пытались разгадать значение затеянной ими игры, но не придя ни к какому заключению, решили применить луч. Результат был поразительный. В почве образовалась дырка, некоторые насекомые оказались погребенными под выброшенной землей, и тотчас все остальные пришли в движение. Самое удивительное, что их действия казались почти разумными! Одни бросились откапывать своих заваленных землей соплеменников, другие побежали за подмогой. И довольно скоро произведенный нами беспорядок был устранен. После этого мы еще несколько раз применяли луч в различных точках земной поверхности, однако выбирали ненаселенные районы, чтобы не подвергать объекты наших исследований ненужной опасности в самом начале опытов. При этом мы учились уменьшать интенсивность излучений и действовать более избирательно. Только обретя уверенность в результатах нашего воздействия, мы приступили к первой серии экспериментов.

Я разработал программу, согласно которой мы должны были изъять несколько существ из разных «людских муравейников», пометить их и перенести в отдаленные районы, чтобы затем определить, сумеют ли они найти дорогу в свой родной «людской муравейник». Вначале, как я уже говорил, мы столкнулись с непредвиденными затруднениями: во-первых, потому что подопытные животные умирали во время транспортировки, а во-вторых, потому что мы не учли искусственной эпидермы, которую вырабатывают эти создания. Они с необычайной легкостью освобождаются от своей верхней кожи, поэтому мы сразу же теряли их из виду, как только они попадали в чужой «людской муравейник». Впоследствии мы сдирали с них верхнюю эпидерму во время транспортировки, чтобы непосредственно пометить их тела, но в этих случаях, едва добравшись до «людского муравейника», животные делали себе новую эпидерму.

Наконец, приобретя достаточный опыт, мои ассистенты научились с помощью ультрателемикроскопа следить за подопытными животными, не теряя их из виду. Они установили, что в 99 случаях из 100 люди возвращались в то место, откуда были изъяты. Я произвел транспортировку двух самцов из «Ненормального муравейника» в самый удаленный, так называемый «Геометрический муравейник». Через десять земных суток мой достойный ученик Е. X. 33, день и ночь следивший за ними с беспримерным упорством, сообщил мне, что оба подопытных вернулись в свой «Ненормальный муравейник». Они вернулись, несмотря на полное незнание местности, куда я их перенес, причем это были домоседы — предварительно мы долго за ними наблюдали, — которые наверняка видели столь отдаленный «людской муравейник» впервые. Как нашли они обратный путь? Транспортировка произошла почти мгновенно, поэтому запомнить дорогу у них не было ни малейшей возможности. Что же служило им указателем? Разумеется, не память, а какое-то особое чутье, столь чуждое нашей психологии, что мы не можем ни определить его, ни объяснить.

Опыты с транспортировкой вызвали у нас еще один вопрос: будут ли узнаны вернувшиеся индивидуумы оставшимися? По-видимому, на этот вопрос следует ответить положительно. Обычно возвращение подопытного животного в гнездо вызывает большое волнение. Те, кто оставался в гнезде, обхватывают вернувшегося верхними конечностями, а иногда даже прикладываются к нему ротовым отверстием. Правда, в отдельных случаях такие возвращения вызывали у оставшихся реакцию недовольства или даже ярости.

Первые эксперименты доказали, что некий инстинкт помогает людям добираться до своего родного муравейника. Следующей нашей задачей было выяснить, существуют ли у земных животных чувства, аналогичные тем, которые свойственны уранианам, в частности известна ли им любовь, супружеская или материнская. Подобная гипотеза с самого начала показалась мне абсурдной: принять ее значило бы приписать обитателям Земли такую утонченность, какой мы, ураниане, достигли только после миллионов лет культурного развития. Однако долг ученого повелевал мне приступить к исследованию без всякой предвзятости и провести все необходимые опыты независимо от их возможного исхода.