Жозеф Рони-старший - Пришельцы ниоткуда (сборник)

Одно из самых поразительных доказательств абсолютной неспособности обитателей Земли учитывать уроки прошлого на будущее я нашел, наблюдая ужасающие сражения между особями одного и того же вида. На Уране самая мысль о том, что одна группа ураниан может напасть на другую, осыпая их метательными снарядами, которые могут причинить урон, или пытаясь задушить их отравляющими газами, повторяю, самая эта мысль показалась бы дикой.

Но именно это происходит на Земле. В течение нескольких земных лет я наблюдал, как большие скопления людей сражаются между собой то в одном, то в другом районе планеты. Иногда они дерутся в открытую, иногда зарываются в землю и стараются из своих нор разрушить противостоящие норы, осыпая их тяжелыми кусками металла, а иногда приделывают себе рудиментарные крылья, чтобы поражать противника сверху. Заметьте, что обороняющиеся отвечают нападающим такими же действиями. Получается какая-то отвратительная и бессмысленная свалка. Сцены сражений, которые мы наблюдали, настолько ужасны, что, будь у этих созданий хотя бы зачаточная память, они бы не прибегали к подобным методам, по крайней мере пока не сменится несколько поколений. Однако даже на протяжении короткой жизни одного поколения те же самые особи, как мы убедились, снова и снова участвуют в безумных и смертоубийственных драках.

Еще одним удивительным примером рабской зависимости людей от их инстинктов может служить отмеченное нами упорное стремление восстанавливать «человеческие муравейники» в определенных точках планеты, где они заранее обречены на разрушение. В частности, я внимательно наблюдал, как на одном густонаселенном острове в течение восьми земных лет все гнезда трижды разрушались в результате сотрясения земной коры. Для любого разумного существа было бы совершенно очевидно, что обитатели этого острова должны переселиться. Но земные животные этого не делают. Наоборот, словно выполняя какой-то ритуал, они собирают те же самые куски металла и дерева и кропотливо восстанавливают свой «муравейник», который будет снова разрушен на следующий же год.

Но позвольте, могут заметить мои противники, какой бы абсурдной ни казалась преследуемая ими цель, тем не менее деятельность обитателей Земли явно выглядит целенаправленной, а это свидетельствует о некой руководящей ими силе, которой может быть только разум.

И снова те, кто так думает, ошибаются! Суета людей, потревоженных землетрясением, как я отметил, напоминает движение молекул в газообразной среде. Если проследить за каждой такой молекулой в отдельности, то окажется, что она движется по очень сложной и прихотливой траектории, однако сочетание множества молекул сводит движение всей среды к простейшим элементам. Точно так же, если мы разрушим «людской муравейник», тысячи насекомых начнут сталкиваться друг с другом, мешать друг другу, выказывая все признаки беспорядочной суеты, и тем не менее через некоторое время «муравейник» оказывается отстроенным заново.

Вот что представляет собой так называемый «интеллект» людей, который последнее время стало модным сравнивать с разумом ураниан! Но мода проходит, а факты остаются — факты, подтверждающие старые добрые истины о неповторимости уранианской души и избранном предназначении нашей расы. Со своей стороны я буду счастлив, если мои скромные и осторожные эксперименты помогут рассеять пагубные заблуждения и поставят земных насекомых на то место, которое они и должны занимать среди, живых существ. Разумеется, они весьма любопытны и достойны тщательного изучения, однако наивность и непоследовательность поведения людей должна всегда напоминать нам о том, какой непроходимой пропастью Творец отделил животные инстинкты от уранианского разума.

К счастью для себя, А. Е. 17 не дожил до первой межпланетной войны и последующего установления дипломатических отношений между Землей и Ураном, когда факты ниспровергли труд всей его жизни. До конца своих дней он пользовался почетом и уважением. Это был простой добрый уранианин, выходивший из себя, только когда ему противоречили. Для нас небезынтересно отметить еще одну подробность: на цоколе памятника, воздвигнутого в его честь на Уране, высечен барельеф — точная копия телефотографии, изображающей беспорядочную толпу людей. В глубине изображения почти безошибочно угадывается перспектива Пятой авеню в Нью-Йорке.

Откинувшись в кресле, Чернович вкушал блаженство ничегонеделания. На балках старинного потолка отсветы пламени рисовали причудливые картины. В огромном камине добродушно потрескивали, оседая от собственной тяжести, три толстых полена, и комната становилась еще уютнее от гудения огня. Лампа у камина освещала только четко ограниченный круг, а дальше темнота постепенно заполняла комнату, размывая контуры отдельных предметов. Со своего места Чернович с трудом различал полки с книгами; рядом, на стойке, успокаивающе поблескивали три карабина. Только повернутое к камину кресло попадало в освещенный круг. На полу ожидали внимания Черновича бутылка водки, стакан и книги. Ночью в такую собачью погоду на исходе зимы в этом суровом краю ему было особенно приятно ощущать тепло и уют домашнего очага. Снаружи ветер мог сколько угодно стонать, визжать, гнуть болотные камыши и бушевать на голой равнине, протянувшейся до самого Загреба, он мог свистать, улюлюкать и разбиваться о белые камни дома — все равно он не в силах был разрушить интимный мир человека, защищенный любимыми книгами и оружием, огнем очага и стенами жилища. Чернович не замечал ветра или почти не замечал.

Скорее почти не замечал.

Ибо среди этого уюта и тепла странным и чужеродным элементом оставалось окно, сквозь которое был виден большой квадрат угрюмой равнины, такой враждебной и холодной при лунном свете. Чернович сожалел, что не задернул бархатные шторы, прежде чем погрузиться в кресло для одинокого вечернего бдения. А теперь самая мысль о том, что надо встать и сделать над собой какоето усилие, казалась ему невыносимой. Пусть уж это окно за спинкой кресла остается незадернутым, решил он не без некоторого стеснения после недолгой борьбы между разнеживающей ленью и желанием получше изолироваться от внешнего мира.

Вскоре он совсем перестал об этом думать, глотнул водки, раскрыл книгу и погрузился в чтение — одно из тех удовольствий, которое он мог редко себе позволить, ибо занятия его были многочисленны и работа его вконец изнуряла.

И вдруг…

Окно позади кресла внезапно распахнулось, словно от удара снаружи. Холод равнины, вой ветра и зловещий свет луны ворвались в комнату. Черновича охватила дрожь. Он хотел обернуться — и не осмеливался… Наконец он все же собрался с силами, хотя его все еще трясло, но тут Голос, исходивший ниоткуда и отовсюду, Голос неизвестно чей — и, уж конечно, не его собственный, в чем он убедился позднее, прослушав свою запись на магнитофоне, — странный Голос зазвучал в его голове.