Роман Афанасьев - Чувства на продажу

Говорят, они даже продлевают жизнь, и некоторые богатенькие старички делают специальные заказы звездам мнемозаписей. Чтобы каждый день прокручивать «радость» вместо зарядки. Мне приходилось отказывать Ричи, мы даже поругались пару раз. Потом мне все же пришлось сделать подобную запись. Это было так сыро, так по-детски неубедительно, что Ричи на время отстал от меня. Хотя поссорились мы крепко: он тыкал мне в лицо контракт и громко орал о конкуренции. И это не было блефом. Я сам знаю парочку талантливых ребят, которые не прочь познакомиться с Ричардом Клео. Вот когда у меня возникнут проблемы. Ведь я не умею ничего делать. В буквальном смысле. У меня нет образования, я никогда не занимался физическим трудом. И подозреваю, что не смогу, слишком избалован… На остатки денег я просто сопьюсь, и правительство отправит меня на общественно полезные работы. Там я и загнусь…

Я жадно припал к бутылке, со шкворчанием высосав из нее остатки пива. Вот так. Что-то у меня сегодня мрачное настроение. Надо о работе думать, а не дурью маяться. Ричи опять просил посмотреть пару новых эпизодов. Я коснулся пальцами нагрудного кармана. Там лежал маленький диск для мнеморекордера. Чужие чувства, — быть может, они подстегнут мои собственные? Но не сейчас. Сейчас мне хочется спать. Вытянуться на диване, не раздеваясь, и закрыть глаза…

Дерево слегка покачивалось. Я вскарабкался к самой вершине, осторожно переступая по тонким гибким ветвям. Сердце тревожно замирало кто еще из знакомых мальчишек решится залезть на самое высокое дерево в парке? К тому же в любой момент может появиться смотритель парка. Я покрепче ухватился за ветку. Кроссовки скользили по влажной коре, и приходилось постоянно переступать на месте. Можно, конечно, сесть и поболтать ногами, но это несерьезно. Надо подняться к самой верхушке и привязать там черный платок — таково условие спора. Шмыгнув носом, я ухватился за верхнюю ветку и подтянулся, елозя подошвами по мокрому стволу.

Если честно, то было страшно. В животе сидел какой-то ледяной зверек, который постоянно царапался и пытался выскочить. И руки заметно дрожали. Но я предпочитал думать, что это от волнения. Так всегда говорит мама, когда у нее дрожат руки и когда отец кричит на нее, чтобы она больше не пила. Ветка хрустнула под моей рукой, и я сразу забыл про маму. Потому что вдруг понял, что сейчас произойдет. Правой рукой я держался за тоненькую веточку, левой пытался дотянуться до ствола, а под ногами почему-то ничего не было. В этот момент ветка снова хрустнула и подалась вниз… Я видел, как удаляется от меня верхушка с молодыми ярко-зелеными ветвями, и сердце вдруг перестало биться. Все замерло на секунду: так бывает, когда летаешь во сне. Спиной я вдруг почувствовал землю — нет, я еще не упал, просто моя спина уже как бы представила, что я упал, и напряглась в ожидании страшной боли. Сладкое чувство страха молнией проскочило вдоль позвоночника, завораживая меня. На секунду мне показалось, что это сон. «Мама», прошептал я, и в ту же секунду мир снова рванулся с места, мимо меня промелькнула зеленая крона. Я раскрыл рот, чтобы закричать, задыхаясь от страха, но сильный удар…

— Стоп! Записано! Снимите с него шлем! Яркий свет ударил в таза. Я замычал от боли в висках и опустил веки. — Эй, старик, ты жив? — раздалось прямо над ухом.

— Жив, жив, — промычал я, не разжимая зубов.

Отстегнув с запястий браслеты датчиков, я поднял руки и помассировал виски. Проклятье! Почему у меня всезда болит голова после сеанса?!

Меня похлопали по плечу и отстегнули ремни.

Разлепив таза, я увидел задорное лицо Ричи.

— Отлично, старик! — сказал он. — Все в порядке!

А как упирался-то!

— Ненавижу детей, — прошипел я, аккуратно вставая. В тазах потемнело.

— Ха, — улыбнулся Ричи, — так обычно говорят сами дети! Те, которые постарше.

— Угу, — отозвался я и направился к выходу. За прозрачной стеной суетились два оператора.

Режиссер задумчиво сидел за пультом, смотря на экран перед собой. На суету он не реагировал. У него было такое странное лицо — мягкое…

Похоже, вспомнил свое детство. Он поднял руку и коснулся затылка. Точно. Наверняка упал в детстве с дерева и крепко стукнулся головой.

Иначе никогда бы не стал режиссером мнемозаписей.

— Генрих, — Ричи взял меня под руку, — пойдем поговорим. Я знаю, что сейчас не время, но это очень важно. Тут прекрасный бар, прямо в студии, для своих. Пойдем, посидим, попьем пивка, а?

— Пойдем, — обреченно согласился я, — только пиво за твой счет.

— Лады! — радостно улыбнулся Ричи.

И мы побрели по коридору… Это была диснеевская студия — в одном из многочисленных европейских отделений Диснея. Я даже не знал, пойдет моя запись в игровое кино или в анимацию.

Представив, что моим героем будет мультяшка, я сморщился.

Ричи внезапно остановился и потянул меня вправо.

Он распахнул дверь, и мы очутились в студийной столовой. Все чисто, аккуратно, вдоль стен — персонажи диснеевских мультфильмов. Я плюхнулся за ближайший свободный столик, а Ричи направился к стойке бара. Народу было мало. В основном одиночки, торопливо глотающие кофе, — сейчас самый разгар рабочего дня. Лишь у самой стойки сидели два бородача и яростно орали друг на друга, размахивая руками. Наверняка, режиссеры — не поделили сюжет.

— Вот твое пиво, — Ричи поставил передо мной бутылку «Миллера». Ишь ты! Интересно, какой сегодня праздник? Я быстрым движением свинтил пробку и приник к горлышку.

Ричи опустился в пластиковое кресло напротив меня.

— Красуешься? — ухмыльнулся он, наливая свое пиво в высокий бокал. Побрился бы!

— Говори, чего хотел, — оторвался я от бутылки.

— У меня раскалывается голова, и больше всего на свете я хочу домой.

— Слушай, — оживился Ричи, — а почему ты не пьешь водку? Говорят, актерам помогает.

От неожиданности я чуть не захлебнулся. Ричи никогда раньше не заговаривал об этом.

— Не знаю. Но вообще-то от водки я зверею.

Крепкие напитки возбуждают. А пиво для меня — как успокоительное.

— Ага, — сказал Ричи и аккуратно глотнул из бокала. — А ты знаешь, что это путь к безразличию? К твоей профессиональной смерти? В конце концов, тебе будет ОЧЕНЬ спокойно, и твои записи потеряют яркость.

— Ричи, — поразился я, — ты что, читаешь мне мораль?

— Да нет, старик, расслабься, это я так, к слову Но разговор будет именно о твоей профессии.

— Ну-ну, — я откинулся на пластиковую спинку стула, держа бутылку в руке.

— Сколько ты со мной работаешь, полгода? — Лицо Ричи стало серьезным. Таким я его еще не видел.

— Ты всем доволен?

— Да, я всем доволен.

— Контракт у нас на год. Как думаешь, мы продлим его?