Роман Афанасьев - Чувства на продажу

Мысли. Думы. Терзания. Как плохо быть сенсетивом. Чувствующим… Порой мне кажется, что я бы дорого дал за то, чтобы стать обычным человеком. Работягой, который, отпахав день, покупает пиво, приходит домой, съедает свой ужин и тупо смотрит вечерние боевики и ночные страшилки. Он сидит на диване в стоптанных тапках, наливается пивом и ни о чем не думает. И он счастлив! Разумеется, на свой манер. Но я уже не могу измениться. Не сумею стать другим. Да и захочу ли?..

Поморщившись, я постарался выбросить из головы эти мысли. Допив пиво, я кивнул официанту и поднял пустую кружку. Что означало — повторить… Стряхнув с новой порции хлопья белого пепла, я откинулся и осмотрел зал.

Некоторых посетителей я узнал — встречался с ними на записях, но близко знаком не был. Вот эту компанию тоже знаю. Веселые ребята, обычно работают в молодежных комедиях. Один из них поймал мой взгляд и, улыбнувшись, поднял кружку.

Я повторил его жест… Интересно, а какие мысли у них? Быть вечным шутом тоже нелегко.

— Можно с вами?

Я удивленно обернулся. Завсегдатаи этого бара обычно садились по одному, и каждый такой столик считался занятым, если в зале оставапись свободные. А таковые были. Значит, ищет компанию. Я всмотрелся в незнакомца. Высокий человек в строгом костюме, лица в темноте не разобрать. Неужели обычный парень, не сенсетив?

— Да, конечно, — растерянно сказал я.

Мужчина кивнул и уселся на свободный стул. Ого!

Да это черный парень. Афро-европеец, как принято говорить. На вид ему за тридцать. Впрочем, аккуратная черная бородка делала его старше.

Подавив любопытство, я отвернулся. Тем временем официант принес моему соседу пиво. Опорожнив полкружки, незнакомец развернулся на стуле, оглядывая зал. Невольно скосив таза, я заметил характерную выпуклость под пиджаком. «Вампир».

Э, да это свой! Неожиданно он обернулся и посмотрел на меня.

— Ник. Меня зовут Ник, — сказал он.

— Генрих, — представился я.

— Твое здоровье, Генрих! — Только тут я заметил, что мой новый знакомый был навеселе.

— Твое здоровье, Ник. — Мы оба приложились к кружкам.

— Как жизнь, брат? — спросил Ник. Он тоже заметил «вампира» у меня под пиджаком.

— Идет понемногу, — отозвался я. Почему бы не поговорить с человеком? Мы не такие буки, как считают газетные писаки. Просто одиночество мы предпочитаем.

— Это хорошо. — Ник сделал паузу и вдруг спросил: — Послушай, парень, а тебе никогда не хотелось снять шлем?

— Что? — удивился я.

— Содрать с головы эту пакостную железку, чтобы вынырнуть из этой долбанной жизни?

Тут я его узнал. Он так эмоционально выругался, что я его почувствовал. Это был Николай О'Нил.

Сын русской эмигрантки и чернокожего ирландца.

(Да, и такое бывает!) Довольно известный актер.

В основном занят в боевиках, в которых очень мало крови. Я никогда его не видел раньше, но смотрел несколько фильмов, где он работал с главным персонажем.

— Нет, Николай, — я покачал головой, — эта жизнь не настолько погана.

— Мы знакомы?

— Нет. Но я просмотрел пару твоих работ.

— Узнал, значит, — О'Нил махнул официанту. — Тебе какого?

— На твой вкус, — отозвался я. Отказаться — значит обидеть… Ник О'Нил быстро хмелел.

— Посмотри кругом, — говорил он, обводя рукой зал, — на самом деле ты лежишь сейчас привязанный к креслу, а проклятые режиссеры сосут из тебя твои чувства.

— Ник, у тебя был трудный день?

— Нет, у меня чертовски трудная вся жизнь.

Он достал из кармана пачку «данхилла» и закурил.

Я молчал. Пусть человек выговорится. Сейчас он даже не слушает то, что я отвечаю. Он живет в своем мире. Такое бывает и со мной.

— …А ведь эта траханная жизнь на самом деле просто фильм. Представь парень, что сейчас раздастся крик: «Запись»! И с тебя сдерут шлем.

И окажется, что ты давно псих, лежишь в дурдоме, а режиссеры делают запись твоих последних впечатлений.

— Брось, Ник, это не запись. Она такой чистой не бывает, — попытался отшутиться я. Николай засмеялся.

— Брат, не думай, что я сошел с ума. Не надо меня жалеть. Просто и тебе однажды очень захочется снять шлем. И оказаться зрителем, а не актером. Чтобы у тебя была совсем другая жизнь.

А шлем можно было в любой момент откинуть в сторону У меня защемило сердце. Черт! Вот поэтому мы и стараемся не общаться с себе подобными. Каждому вполне хватает своих проблем. Слушать о чужих — перебор.

Я поднялся, не допив пиво, бросил на стол купюру — Извини Ник, мне пора. Удачи.

И, не дожидаясь ответа, направился к выходу — И тебе, брат, — донеслось мне в спину. — Помни о проклятом шлеме!

Я взбежал по лестнице, распахнул двери и шагнул на улицу Идиот! Этого следовало ожидать. Надо было пойти в ночной клуб и снять шлюху. А не изображать из себя звезду мнемозаписей.

До дома я решил пройтись пешком… Я шел по улице, разглядывая витрины. Пару раз ловил на себе взгляды девушек. Ну, значит, не все потеряно. Можно еще жить, не думая о главном шлеме — шлеме жизни. Так. Хватит. Вот уже и название подобрал. Не будем об этом. Лучше о девушках… Завтра потрясу Ричи — пусть сводит меня в ночной клуб. Причем на свои деньги, ведь это была его идея, не так ли?

Когда я добрался до дома, уже стемнело. Мягкий свет неоновых ламп, вмонтированных в бортик тротуара, превращал ночь в сумерки. Я нырнул в арку и направился к подъезду. Наверное, консьерж отчитает меня за столь позднее возращение. Я улыбнулся. Луи был моим поклонником. Он всегда осведомлялся о моем здоровье и творческих планах. Причем выражал искреннюю озабоченность, а не просто спрашивал из вежливости. А может, ему льстило, что в его подъезде живет сенсетив.

Миновав арку, я вошел в темный двор. Едва сделал шаг вперед, как из мрака вынырнула черная человеческая фигура. Я вскинул голову и шагнул назад. На меня медленно надвигался высокий худощавый тип с хвостом длинных волос.

— Деньги, — мрачно произнес он.

От удивления я даже отшатнулся. Уличные грабители! Господи, в нашем районе!

Сзади раздался шорох, и я оглянулся. Крепкий парень в короткой майке шагнул мне за спину.

Отступать было некуда.

— Деньги, — повторил первый. Он вовсе не был похож на крутого грабителя из фильмов. Меня толкнули в спину, и я задрожал.

— Нет денег, — пролепетал я, чувствуя, как судорога сводит бедра.

Длинноволосый ухмыльнулся — по-видимому, заметил, что меня трясет. Но меня трясло не от страха — от волнения. А когда я сильно волнуюсь, то теряю голову. Ведь я сенсетив — я чувствую острее, переживаю полнее, мои эмоции словно огонь!

Какая-то сияющая пленка затянула глаза. Я почувствовал, что дрожь добралась до рук, и ощутил сильную потребность сжать кулаки. До боли. Меня объял дикий восторг — это и есть жизнь! Захотелось бить, резать, терзать! Пусть меня ударят, пусть! Я хочу почувствовать боль!