Геннадий Прашкевич - Божественная комедия

«Я вспоминаю о нем не просто так. Он говорил о ключах ».

«Наверное, имел в виду какие-то новые галлюциногены?»

«Не думаю, Карл. Он устремлен в будущее, а наркотики – это прошлое. С тех пор, как я узнала о твоем ремесле, меня томят ужасные предчувствия. Нельзя бесконечно раскачивать человеческую психику».

Господин фон Баум смотрел на жену с обожанием.

Взгляд его становился синим и мечтательным, как дымка над морем.

Так он смотрел только на «Стог» Клода Моне. Некрасивое лицо разглаживалось.

Он добр, но я его ненавижу, сердце мадам Катрин сжималось. Он дал мне все, что я хотела, и даже сверх этого, но я его ненавижу. Когда он кончал в нее, она чувствовала тошноту и бежала в ванную. Ее бесила нежность господина фон Баума. Он напоминал ей один эпизод из ее прошлой жизни. Однажды она совершила развлекательное путешествие по Индии. «Камасутру изучают в действии». В Бенаресе она посетила храм Обезьян. Впереди шла милая парочка. Панк в цветастой рубашке, стильная женщина на каблуках. Они целовались, они ссорились. Наверное, они ценили каждый цент, потому что, вытащив, наконец, сотню баксов из кармана, панк бережно протянул купюру своей подруге. На каменной стене орали и галдели бесчисленные обезьяны. Они были нехороши, их возбуждало присутствие людей. А главный самец, рыжий, с отставленными острыми ушами, как у Снукера, еще тупо работал правой рукой – с привычным наслаждением, с привычной скукой.

«К расоту порождают сумерки сознания».

Мадам Катрин решила сделать забавный кадр.

Когда фотоаппарат щелкнул, польщенный самец неторопливо вырвал купюру.

Женщина вскрикнула, панк отшатнулся. Не прекращая своего непристойного занятия, самец обнюхал зеленого американского президента, потом посмотрел купюру на свет. Парочка замерла в отчаянии. Похоже, они считали сотню слишком большой платой за такой нелепый спектакль. Но самцу было все равно. Он порвал купюру и пустил ее клочки по ветру.

«Сумерки сознания».

Мадам Катрин плакала по ночам.

Она ненавидела слово никогда. То, чего ей хотелось больше всего, отчего бесстыдно и горячо тяжелел низ живота и чудесные мурашки бежали по обнаженной спине, почему-то было недостижимо. Огромные пространства отделяли ее от физика Расти Маленкова, стеклянная стена времени отгораживала от Снукера, даже от мертвого к тому времени поэта-авангардиста. Она точно чувствовала себя в тюрьме. Она чувствовала себя приговоренной к пожизненному сроку. У нее не было выбора. Она могла впускать, но потом все опять уходили. Один Расти Маленков намекал, что ключи, возможно, имеются. Один он говорил что-то про м ентальную матрицу. Само слово матрица, говорил он, обычно ассоциируется у преобладающего числа людей с чем-то неизменным. Как, скажем, символ данности. Но у него все было не так. У физика Маленкова матрица оказывалась сущностно изменчивой. Конечно, такая всегда опасна для системной устойчивости социума, зато необходима для его развития.

О, Господи, плакала по ночам мадам Катрин. Если бы я даже упросила Карла, если бы даже с помощью своих миллиардов он выкрал Маленкова из России, а потом вместе они извлекли бы из небытия Родецкого, что с того? У Снукера пропитые глаза. У него зловонное дыхание. Она вела узкой нежной ладошкой по горячему бедру. Снукер – развалина. Пленный дух. Пальчик нежно ходил по кругу, заставляя тело дрожать, ощутительно искривляя пространство-время. Еще Расти говорил о каком-то рае. Работа окупилась бы чрезвычайно быстро».

ФАЙЛ ОБОРВАН

«…камин.

Мощные кондиционеры.

Неслышная тень папы Софоклеса.

«Угроза катастрофы возникает, когда сознание социума становится неадекватным окружающему миру. Замордованный социум не размышляет. Спрашивается, зачем останавливать наступление психотропных веществ? – господин фон Баум неторопливо раскуривал сигару. – Что-то должно играть роль стабилизатора. – Белая юбка в круизном стиле, черная маечка на тонких бретелях, господин фон Баум смотрел на жену с обожанием. – Эволюция завела человечество в тупик. Высокие технологии довершают поражение. Только я помогаю людям расслабиться. Все равно все умрут. Но, благодаря мне, некоторые умрут счастливыми. – Он чувствовал внимание мадам Катрин, это его волновало. – Конечно, можно загнать половину человечества в лечебницы, а другую половину запугать до смерти, но подрастут новые поколения, а у них возникнут свои новые проблемы, и они тоже захотят расслабиться. Где выход? Оставить мир во власти страдания? Мой друг Пабло Эскобар однажды заколебался. Он добровольно отдал себя в руки правительства. Ни с того, ни с сего он вдруг поверил в то, что кому-то действительно хочется остановить наступление психотропных веществ. А что из этого вышло? Ты помнишь, дорогая? Представители правительства говорили с Пабло только о наркоте. Они хотели получить его бизнес».

«Я говорю о власти над временем, Карл».

«Разве это не является прерогативой Бога?»

Как истинный католик, господин фон Баум всегда подозревал жену в неверности. Он считал, что физики, которыми так активно интересовалась его жена, просто настоящие инфернальные твари. Наверное, Нобель так относился к математикам. У них там что-то не так. У них там что-то всегда круче, чем у химиков или у наркобаронов. В Париже детективы, нанятые фон Баумом, засекли (во время одной из поездок) мадам Катрин в постели с молодым теоретиком из Лионской лаборатории. Детективы записали всю беседу, если можно назвать беседой стоны и отдельные возгласы. Тем не менее, стало понятно, что у лионского физика мадам Катрин пыталась выяснить судьбу некоего Расти (Ростислава) Маленкова. Оказывается, каким-то образом глубоко засекреченный физик сумел бежать из России.

Но чаще Карл и мадам Катрин разговаривали о Родецком.

Снукер? Да, интересно. Но это не мой стиль. Господин фон Баум с наслаждением раскуривал сигару. «Смычок и струны» – апокриф. Неизвестно, существовало ли это полотно. Неизвестно, жив ли сам Снукер. Может, он спит с вонючими клошарами под одним из мостов через Сену. А может, спился. А может, ирландская проститутка действительно зарезала этого неудачника. Тем не менее, обещал Карл, если знаменитое полотно найдется, его немедленно доставят в большой зал дворца. Считай его своим, дорогая. Цена не имеет значения. Потом, улыбался господин фон Баум, я надежно упрячу полотно в сейф. Зачем? Да затем хотя бы, что, постоянно глядя на «Смычок и струны», ты постоянно будешь думать только о Родецком. Глядя на «Стог» Клода Моне, ты постоянно думаешь обо мне, а вот с полотном Снукера так не получится.

Однажды мадам Катрин рассказала мужу о некоем парижском прокуроре Шаспи.

« Цвет бороды был исчерна-седой, и ей волна волос уподоблялась, ложась на грудь раздвоенной грядой ». В свое время прокурор курировал дело о загадочном убийстве поэта-авангардиста Жана Севье, владельца маленького, потерявшего популярность ресторанчика. Убийство случилось до встречи мадам Катрин с господином бароном Карлом фон Баумом. Некому было ее защитить, и у нее не было денег. Чтобы не чувствовать жадных пальцев неистового прокурора, подозреваемая мадам Катрин шептала про себя стихи, заученные еще в школе.