Роберт Силверберг - Плата за смерть (сборник)

— Скажите нам, Бэрд, — спокойно сказал Дэвидсон, — во что нам может обойтись строительство этого вашего… оружия и сколько времени уйдет на это?

Эвинг на мгновение задумался:

— По моей оценке, понадобится шесть — восемь месяцев напряженной работы группы квалифицированных инженеров, чтобы эта штука работала в нужном режиме. Что же касается стоимости, то не думаю, что это будет стоить менее трех миллионов стелларов.

Джасперс вскочил:

— Три миллиона стелларов! Я хотел бы спросить у вас, господа…

Но ему так и не удалось задать свой вопрос. Голосом, исключающим возможность перебить, Эвинг спросил:

— А я вас спрашиваю, господа, во сколько стелларов вы оцениваете свою жизнь? И зачем вам вообще нужны будут стеллары, если через год здесь будут властвовать клоды и вся ваша экономия не будет стоить и ломаного гроша? А может быть, вы намерены победить клодов с помощью личного оружия?

— Три миллиона стелларов составляют двадцать процентов нашего годового бюджета, — заметил Дэвидсон. — А если окажется, что ваше устройство неэффективно?

— Вы ничего не поняли! — воскликнул Эвинг. — Если мое устройство не сработает, то больше уже никогда не будет никаких бюджетов, о которых нам нужно будет беспокоиться!

Ответить на это было нечем. Джасперс, ворча, уступил, после чего оппозиция рухнула, как карточный домик; изготовление оружия, привезенного Эвингом с Земли, было санкционировано. Тень приближающихся клодов заслонила звезды, а другого оружия у Корвина не было. Ничто известное людям не смогло бы остановить надвигающиеся орды захватчиков. Вся надежда только на что-то чудесное.

Прежде Эвинг был человеком, предпочитающим уединение и покой, однако теперь жизнь его бурлила. Двери его дома были круглосуточно открыты. С ним непрерывно консультировались важные советники, ответственные за новый проект. Ученые из Университета просили выступить с лекциями о Земле. Издатели уговаривали написать книгу об этой планете. Журналисты умоляли написать статью.

Но он всем отказывал. Большую часть своего времени Эвинг проводил в лаборатории, предоставленной ему в Северном Браутоне, руководя конструированием излучателя времени. У него не было специальной научной подготовки, и поэтому все работы велись под контролем инженеров. Однако он им помогал советами и предложениями, основанными на его разговорах с Майраком и на собственном опыте перемещения во времени.

Прошло несколько недель. Обстановка дома казалась натянутой и прохладной. Лайра стала почти чужой для него. Эвинг рассказал ей все, что мог, о кратком пребывании на Земле, но ни разу не упомянул о своих перемещениях во времени.

Что касается Блейда, то он снова привык к отцу. Эвинг тем не менее чувствовал себя неловко с ними обоими. Как бы глупо это ни было, но он не мог признать до конца реальность своего существования.

Бэрд считал, что именно он был первым из четырех Эвингов, а остальные — просто его копии. Однако он не мог забыть, что двое из его дублей отдали свои жизни ради того, чтобы он смог вернуться на Корвин.

С тяжелым сердцем Эвинг думал о своих «я», а также о Майраке и о Земле, которая теперь была всего лишь протекторатом Сириуса, о Земле, когда-то отославшей всех своих наиболее отважных сыновей к звездам и тем самым истощившей свою плоть.

Он видел картины опустошения на Лундквисле и Бергмане. Лундквисл был прекрасной планетой-курортом, сверкающей планетой-аттракционом, привлекающей туристов богатыми игорными домами и роскошными парками. Перед Эвингом лежали фотоснимки: на одних сияли кружевные башни, похожие на сказочные замки из чудесного сна, на других дымились развалины этих же башен, рухнувших под безжалостными орудийными обстрелами клодов. С бессмысленной жестокостью клоды уничтожали все на своем пути. Теперь они снова тронулись в путь.

Корабли-разведчики следили за их приближением. Флот клодов сосредоточился сейчас на Бергмане. Если они будут придерживаться привычной тактики, то через год покинут систему, к которой принадлежит Бергман, и устремятся к Корвину. И этого года должно хватить корвинитам, иначе…

Эвинг вел счет уходящим дням. Строительство конусообразного сооружения излучателя времени медленно, но неуклонно шло к своему завершению. Никто не задавался вопросом, каким образом оружие будет пущено в ход. Эвинг сам определил, что его нужно установить на звездолете, с таким расчетом оно и разрабатывалось.

По ночам ему не давал покоя образ Эвинга, который по собственной воле бросился в струю газа, выбрасываемую тормозными двигателями производящего посадку звездолета. «Это мог быть я, — размышлял Эвинг. — Я вызвался тогда добровольно, но он настоял на том, чтобы бросить жребий. И был еще один смелый Эвинг, который предпринял шаги, сделавшие меня самым нужным, а затем спокойно и просто оборвал свое дальнейшее существование. Не я все это совершил. Я рассчитывал на то, что они будут навечно прикованы к круговерти событий и что я буду тем единственным, который освободился из плена времени. Но случилось иначе».

Эвинг также не мог забыть укоряющие глаза Майрака, когда они отобрали секретное оружие и бросили Землю на произвол судьбы. Эвинг видел свое оправдание в том, что он ничем не мог помочь Земле. Эта планета стала заложницей своей собственной слабости…

В конце концов Лайра сказал ему, что он сильно изменился, что он стал замкнутым, ожесточенным, раздражительным.

— Мне это непонятно, Бэрд. Раньше ты был таким добрым, таким… таким человечным. Теперь ты совсем другой — холодный, замкнутый, все время о чем-то напряженно думаешь.

Она слегка прикоснулась к его руке:

— Почему ты не хочешь поделиться со мной тем, что тебя тревожит? Может быть, с тобой что-то случилось на Земле?

Он отпрянул от нее.

— Нет! Ничего! — Он понимал, что это жестоко по отношению к ней, но не в силах был сдержаться. Он заметил слезы на ее глазах и ласковым тоном добавил: — Я ничего не могу с собой поделать, Лайра. Мне нечего сказать тебе. Просто слишком велико было напряжение, которое мне пришлось испытать, — вот и все.

Напряжение, почти шок, вызванный видом собственной смерти, видом гибели великой цивилизации… «Мне через многое пришлось пройти, — думал он, — даже, пожалуй, чересчур многое».

Он чувствовал себя бесконечно усталым. Сидя на крыльце своего дома, Эвинг часто всматривался в ночное небо, где по черному бархату небосвода были разбросаны самоцветы звезд: знакомые с детства созвездия — Черепахи и Голубя, Большого колеса, Гарпуна. Этих созвездий очень недоставало ему там, на Земле. В его глазах они олицетворяли собой родной дом, полный света и тепла.

Однако теперь холодные звезды в ночном небе Корвина не излучали ни тепла, ни света. Он прижал к себе жену и с тревогой взглянул в небо, всем своим существом ощущая угрозу, исходящую от него. Он явственно видел, как орды клодов собираются, будто частицы влаги в дождевой туче, ожидая своего часа, чтобы упасть.