Роберт Силверберг - Маски времени (сборник)

Мы видели обгоревшие тела мертвецов, которые почернели и полопались от жара.

Мы видели горы других мертвецов, брошенных без погребения прямо среди полей, где они медленно догнивали.

Мы видели упырей, которые обшаривали трупы в поисках чего-либо ценного.

Мы видели, как пораженный чумой мужчина с помутившимся рассудком упал на пораженную чумой женщину прямо на улице и раздвигал ей бедра ради одного последнего отчаянного приступа похоти.

Мы видели священников, которые верхом на лошадях спасались бегством от собственных прихожан, пришедших вымаливать милость у небес.

Мы вошли в никем не охраняемый дворец и смотрели на то, как объятые ужасом врачи пускают кровь у какого-то умирающего герцога.

И еще мы видели процессии каких-то странных, закутанных во все черное существ, лица которых были спрятаны за похожими на зеркала круглыми пластинами, и вздрагивали, глядя на нелепое поведение этих кошмарных существ, этих демонов без лиц; и только потом нас осенила догадка, что это мы натыкались на другие туристические группы.

Райли был, казалось, до краев напичкан бесстрастными статистическими данными.

— Уровень смертности от бубонной чумы, — доложил он нам, — повсюду, где она свирепствовала, составлял от одной восьмой до двух третей населения, которое проживало на данной территории. Подсчитано, что в Европе погибло двадцать пять процентов от общей численности населения; во всемирном масштабе смертность составила около тридцати трех процентов. Так вот, подобная чума сегодня отняла бы жизнь более, чем у двух миллиардов жителей земного шара.

На наших глазах из дома с соломенной крышей вышла женщина и расположила, один за другим, на мостовой пять детских трупиков, чтобы их легче было подобрать специальной команде, вывозившей мертвые тела.

Райли тем временем продолжал:

— Оказалась практически уничтоженной вся аристократия, что вызвало огромные изменения в порядке наследования. Чума оказала необратимое отрицательное воздействие на развитие культуры, так как в результате смертей в массовом масштабе исчезли целые школы живописцев, погибло множество поэтов и образованных монахов. Еще более разрушительным было психологическое воздействие на умы людей: в течение многих поколений существовало непоколебимое мнение, что человечество в середине четырнадцатого века совершило нечто такое, что вызвало заслуженный гнев Божий, и что со временем следует ожидать повторного наказания.

Мы были единственными, кто присутствовал при массовом захоронении, на котором два молодых, насмерть перепуганных священника пробормотали какие-то бессвязные фразы над сотнями опухших, покрытых черными пятнами трупов, прозвенели в свои маленькие колокольчики и окропили скончавшихся святой водой, а затем подали сигнал церковным сторожам разжигать погребальный костер.

— Лишь к началу шестнадцатого столетия, — сообщил Райли, — численность населения достигнет того уровня, который был до 1348 года.

Невозможно было определить, насколько подействовали все эти ужасы на экскурсантов, поскольку все мы были, как броней, защищены своими герметическими костюмами. Наверняка большая часть моих спутников испытывала сильное волнение, если не трепет. Мне говорили о том, что для убежденных чумных фанатов стало как бы обязательным прохождение всех четырех маршрутов, объединенных названием «Черная смерть» в строгой хронологической последовательности, начиная с Крыма. Многие проделали полный комплект пять-шесть раз. Мне же было тяжело и стыдно. Стыдно за то, что начинаю привыкать к самым чудовищным вещам. Мне кажется, что после десятого раза я и сам мог бы стать таким же равнодушным и бесстрастным, как курьер Райли, этот неистощимый источник статистических данных.

К концу нашего путешествия через ад мы вышли к Вестминстерскому дворцу. На мостовой перед ним персонал службы времени очертил красный круг диаметром в пять метров. Это была наша стартовая точка для совершения прыжка домой. Мы сбились плотнее кучкой в середине этого круга. Я помог Райли произвести регулировку таймеров — на таких маршрутах таймеры одеваются поверх одежды. Он подал сигнал, и мы шунтировались.

Несколько жертв чумы, которые в этот момент еле волокли ноги, проходя мимо дворца стали свидетелями нашего внезапного исчезновения. Сомневаюсь, что это вызвало у них какое-нибудь беспокойство. Когда на глазах гибнет весь мир, кого может взволновать зрелище исчезновения десятка демонов?

Мы материализовались под сенью мерцающего купола, сдали свои инфицированные скафандры и вышли оттуда чистые и облагороженные чувством сострадания. Но образ Пульхерии никак не выходил из моей головы. Терзаемый невыносимыми душевными муками, я все еще пытался перебороть искушение.

Вернуться назад, в 1105 год? Позволить Метаксасу каким-то образом помочь мне установить тесные взаимоотношения с семьей Дукасов? Совратить Пульхерию и утолить тем самым свое томление?

Нет. Нет. Нет. Нет.

Прочь искушение! Ищи для себя другой предмет вожделения. Вместо этого переспи хотя бы с императрицей Феодорой.

Я поспешил назад в Стамбул и шунтировался вверх по линии в 537 год. Прошел в Айя-Софию, чтобы поискать там Метаксаса, который должен был присутствовать на церемонии освящения.

Метаксас, разумеется, там был во многих частях толпы. Я заприметил не меньше десятка Метаксасов (успел увидеть также двух Джадов Эллиотов, а ведь я не пересмотрел и половины присутствовавших в соборе в этот день). Первые две попытки подступиться к Метаксасу оказались неудачными — результат действия парадокса разрыва времени: один, раздраженно нахмурившись, отмахнулся от меня, другой же сказал просто: «Кем бы вы ни были, но мы пока еще с вами не знакомы. Идите вон». Только с третьей попытки я отыскал Метаксаса, который меня узнал, и мы договорились встретиться вечером на постоялом дворе, где ночует его группа. Он собирался сделать следующую остановку внизу по линии в 610 году, чтобы показать участникам своего маршрута коронацию императора Ираклия.

— Договорились? — спросил он у меня. — Между прочим, каков ныне твой временной базис?

— Начало декабря 2059 года.

— Я впереди тебя, — сказал Метаксас. — Я из середины февраля 2060 года. Вот как разошлись наши временные базисы. Сейчас мы не находимся в синхронизме друг с другом.

Его заявление напугало меня. Этому человеку были известны два с половиной месяца моего будущего. Этикет требовал, чтобы он оставил эти знания при себе; вполне возможно, что я буду (а для него уже был) убит в январе 2060 года и что этому Метаксасу известны все подробности, но он не имел права даже намекнуть мне об этом. Так что мне было здорово не по себе.