Станислав Лем - Библиотека современной фантастики. Том 4. Станислав Лем

Я отклонил предложение моего любезного хозяина и еще некоторое время сомневался, стоит ли им воспользоваться, но в конце концов после долгой внутренней борьбы принял смелое решение. В рентгеновском кабинете мне сделали просвечивание, составили мою атомограмму, затем я отправился к своему знакомому. Залезть в аппарат оказалось не так-то просто, комплекция у меня весьма солидная, так что благожелательный хозяин вынужден был мне помочь; дверцу удалось закрыть только при помощи всей семьи. Замок щелкнул, и стало темно.

Того, что было дальше, я не помню. Я почувствовал только, что мне очень неудобно и что край полки уперся мне в ухо, но прежде чем я успел пошевелиться, дверца отворилась, и я выбрался из аппарата. Я сразу же спросил, почему отменен эксперимент, но хозяин с доброй улыбкой сообщил мне, что я ошибаюсь. Взглянув на стенные часы, я убедился, что действительно пробыл внутри аппарата двенадцать часов, совершенно без сознания. Единственное мелкое неудобство заключалось в том, что мои карманные часы показывали то же время, что и в тот момент, когда я входил в аппарат: будучи, как и я, распылены на атомы, они, естественно, не могли ходить.

Бжуты, с которыми меня связывали тесные узы взаимной симпатии, рассказывали мне и о других способах использования аппарата. У них существует такой; обычай: выдающиеся ученые, если их волнует проблема, которой они не могут решить, проводят внутри аппарата десятки лет, потом воскрешенные выходят на свет, интересуются, разрешена ли уже эта проблема, если же этого не случилось, они снова распыляются и поступают так до тех пор, пока проблема не будет решена.

После первого успешного эксперимента я так осмелел, так вошел во вкус неизвестного мне до сих пор способа отдыха, что не только ночи, но каждую свободную минуту проводил разатомленный; это можно было сделать в парке, на улице — везде стояли аппараты с маленькими дверцами, похожие на почтовые ящики. Нужно было только не забывать ставить будильник на нужный час; рассеянные индивиды забывают об этом и могли бы покоиться в аппарате вечно, если бы не существовало специального института контролеров, которые ежемесячно проверяют все аппараты.

К концу моего пребывания на планете я стал настоящим энтузиастом метода бжутов и пользовался им, как я уже говорил, на каждом шагу. Увы, за этот энтузиазм мне пришлось заплатить дорогой ценой. Однажды аппарат, в котором я находился, чуточку испортился и, когда будильник утром включил контакты, молниеносно воспроизвел меня, но не в обычном виде, а в образе Наполеона Бонапарта, в императорском мундире, с трехцветной перевязью Почетного легиона, со шпагой на боку, с переливающейся золотом треуголкой на голове, а также со скипетром и державой — так я и предстал перед пораженными бжутами. Они мне сразу же посоветовали подвергнуться переделке в ближайшем исправном аппарате, что не составило бы ни малейшей трудности при наличии моей правильной атомограммы, но я почувствовал такое предубеждение против самой идеи, что удовольствовался заменой треуголки на шапку с наушниками, шпаги — на столовый прибор, а скипетра и державы — на зонтик. Когда я уже сидел за рулем ракеты, а планета осталась далеко позади во мраке вечной ночи, мне вдруг пришло в голову, что я поступил легкомысленно, лишив себя осязаемых доказательств, которые придали бы моим словам достоверность. Но было уже поздно.

На тысяча шестой день после того, как я покинул локальную систему туманности Нереиды, я заметил на экране ракеты крохотное пятнышко и попытался стереть его замшей. Из-за отсутствия какого-нибудь другого занятия я чистил и полировал экран четыре часа, пока не сообразил, что пятнышко — это планета, которая быстро увеличивается. Облетев это небесное тело, я с большим удивлением обнаружил, что его обширные континенты покрыты геометрически правильными узорами и рисунками. Соблюдая необходимую осторожность, я сел посреди голой пустыни, усеянной странными круглыми лепешками, диаметром с полметра; твердые, блестящие, они тянулись длинными рядами в разные стороны, образуя фигуры, замеченные мной до этого с большой высоты. Проделав необходимые предварительные исследования, я сел за руль и полетел над самой поверхностью, пытаясь разобраться в заинтересовавших меня узорах. Во время двухчасового полета я обнаружил один за другим три огромных прекрасных города; я спустился на площадь одного из них, но он был абсолютно пустой: дома, башни, площади — все вымерло, никаких следов жизни, никаких признаков разрушения или стихийного бедствия. Испытывая все большее замешательство, я полетел дальше.

Около полудня я оказался над обширным плато. Заметив какое-то блестящее строение, вокруг которого что-то двигалось, я немедленно сел. Над каменистой равниной возвышался дворец, весь сверкающий, словно высеченный из цельного алмаза; к его золотистым воротам вела мраморная лестница, у подножья ее суетились несколько десятков неизвестных мне существ. Присмотревшись к ним, я пришел к выводу, что если только меня не обманывает зрение, они, несомненно, живые. Более того, они так походили (особенно издали) на людей, что я назвал их animal hominiforme. Это название у меня было уже готово, так как во время путешествия я выдумывал различные определения для подобных случаев. Здесь animal hominiforme очень подходило: существа ходили на двух ногах, имели руки, голову, глаза, уши и рот; правда, рот находился посредине лба, уши — под подбородком (по паре с каждой стороны), глаз же, оспинами усыпавших щеки, было десять, но путешественнику, который в своих экспедициях встречался с самыми невероятными созданиями, эти существа поразительно напоминали людей.

Приблизившись к ним на разумную дистанцию, я спросил, что они делают. Они не ответили, внимательно вглядываясь в бриллиантовые зеркала, установленные у нижней ступеньки лестницы. Я попытался оторвать их от этой работы раз, другой, третий и, видя, что они никак не реагируют, потеряв терпение, энергично тряхнул одного из них за плечо. Тут все обернулись в мою сторону и, как будто только теперь заметив меня, стали с некоторым удивлением смотреть то на меня, то на мою ракету, потом задали мне несколько вопросов, на которые я охотно ответил. Поскольку они то и дело прерывали беседу, чтобы взглянуть в бриллиантовые зеркала, я беспокоился, что не сумею как следует расспросить их. Наконец мне удалось уговорить одного из них удовлетворить мое любопытство.

Этот индиот (как он мне сказал, они назывались индиотами) уселся со мной на камнях неподалеку от лестницы. Я радовался, что именно он был моим собеседником, так как в его десяти глазах светился незаурядный ум. Откинув уши на плечи, он рассказал мне историю своих соотечественников.