Рэй Бредбери - Октябрьская страна (The October Country), 1955

На следующий день мы уехали на Запад. У поезда плохая память, он все оставляет позади. Он забывает поля Иллинойса, реки детства, мосты, озера, долины, коттеджи, горе и радость. Он оставляет их позади, и они исчезают за горизонтом…

Мои кости вытянулись, обросли мясом. Я сменил свой детский ум на взрослый, перешел из школы в колледж. Потом появилась эта женщина из Сакраменто. Мы познакомились, поженились. Мне было уже 22, и я совсем уже забыл, на что похож Восток. Но Маргарет предложила провести там наш медовый месяц.

Как и память, поезд приходит и уходит. И он может вернуть вам все то, что вы оставили позади много лет назад.

Лейк Блафф с населением 10000 жителей, показался нам за окном вагона. Я посмотрел на Маргарет – она была очаровательна в своем новом платье. Я взял ее за руку, и мы вышли на платформу. Носильщик выгрузил наши вещи.

Мы остановились на 2 недели в небольшом отеле. Вставали поздно и шли бродить по городу. Я вновь открывал для себя кривые улочки, на которых прошло мое детство. В городе я не встретил никого из знакомых. Порой мне попадались лица, напоминавшие мне кое-кого из друзей детства, но я, не останавливаясь, проходил мимо. Я собирал в душе обрывки памяти, как собирают в кучу осенние листья, чтобы сжечь их.

Все время мы были вдвоем с Маргарет. Это были счастливые дни. Я любил ее, по крайней мере, я так думал. Однажды мы пошли на пляж, потому что выдался хороший день. Это не был один из последних дней сезона, как тогда, 10 лет назад, но первые признаки осени и осеннего опустошения, уже коснулись пляжа. Народ поредел, несколько ларьков было заколочено, и холодный ветер уже начал напевать свои песни.

Все здесь было по-прежнему. Я почти явственно увидел маму, сидевшую на песке в своей любимой позе, положив ногу на ногу и оперевшись руками сзади. У меня снова возникло то неопределенное желание побыть одному, но я не мог себя заставить сказать об этом Маргарет. Я только держал ее под руку и молчал.

Было около четырех часов. Детей, в основном, уже увели домой, и лишь несколько группок мужчин и женщин, несмотря на ветер, нежились под лучами вечернего солнца. К берегу причалила лодка со спасательной станции. Плечистый спасатель вышел из нее, что-то держа в руках.

Я замер, мне стало страшно. Мне было снова 12 лет, и я был отчаянно одинок. Я не видел Маргарет; я видел только пляж и спасателя с серым, наверное, не очень тяжелым мешком в руках и почти таким же серым лицом.

– Постой здесь, Маргарет, – сказал я. Я сам не знаю, почему это сказал.

– Но что случилось?

– Ничего. Просто постой здесь.

Я медленно пошел по песку к тому месту, где стоял спасатель. Он посмотрел на меня.

– Что это? – спросил я.

Он ничего не ответил и положил мешок на песок. Из него с журчанием побежали струйки воды, тут же затихая на пляже.

– Что это? – настойчиво спросил я.

– Странно, – задумчиво сказал спасатель.

– Никогда о таком не слышал. Она же давно умерла.

– Давно умерла?

Он кивнул:

– Лет десять назад. С 1933 года здесь никто из детей не тонул. А тех, кто утонул раньше, мы находили через несколько часов. Всех, кроме одной девочки. Вот это тело; как оно могло пробыть в воде 10 лет?

Я смотрел на серый мешок.

– Откройте. – Я не знаю, почему сказал это. Ветер усилился.

Спасатель топтался в нерешительности.

– Да откройте же скорее, черт побери! – Закричал я.

– Лучше бы не надо… – начал он. – Она была такой милашкой…

Но увидев выражение моего лица, он наклонился и, развязав мешок, откинул верхнюю часть. Этого было достаточно. Спасатель, Маргарет и все люди на пляже исчезли. Осталось только небо, ветер, озеро, я и Талли. Я что-то повторял снова и снова: ее имя. Спасатель удивленно смотрел на меня.

– Где вы ее нашли? – спросил я.

– Да вон там, на мели. Она так долго была в воде, а совсем как живая.

– Да, – кивнул я. – Совсем, как живая.

"Люди растут", – подумал я. А она не изменилась, она все такая же маленькая, все такая же юная. Смерть не дает человеку расти или меняться. У нее все такие же золотые волосы. Она навсегда останется юной, и я всегда буду любить ее, только ее…

Спасатель завязал мешок. Я отвернулся и медленно побрел вдоль воды. Вот и мель, у которой он нашел ее.

И вдруг я замер. Там, где вода лизала песчаный берег, стоял дворец. Он был построен наполовину. Точно также, как когда-то мы строили с Талли: наполовину она, наполовину я. Я наклонился и увидел цепочку маленьких следов, выходящих из озера и возвращающихся обратно в воду. Тогда я все понял.

– Я помогу тебе закончить, – сказал я.

Я медленно достроил дворец, потом поднялся и, не оборачиваясь, побрел прочь. Я не хотел верить, что он разрушится в волнах, как рушится все в этой жизни. Я медленно шел по пляжу туда, где, улыбаясь, ждала меня чужая женщина, по имени Маргарет.

Мартин знал, что пришла осень. Пес, вернувшийся со двора, принес с собой запах холодного ветра, первых заморозков и терпкий аромат тронутых гнильцой опавших яблок. В его жесткой курчавой шерсти запутались лепестки золотарника, последняя паутина лета, опилки только что спиленного дерева, перышко малиновки и первый побуревший лист с огненно-красного клена. Пес радостно вертелся около кровати, стряхивая на одеяло свою драгоценную добычу – хрупкие сухие листья папоротника, веточку ежевики, тоненькие травинки болотного мха. Конечно, пришла Осень. К нам в гости пожаловал диковинный зверь – Октябрь!

– Хватит, дружище, хватит!

Пес примостился ближе к теплому телу мальчика, отдавая ему собранные неповторимые запахи осени, ее голых полей, тяжелых туманов и аромат увядающих лесов. Весной шерсть пса пахнет расцветшей сиренью, ирисом и свежескошенной лужайкой, летом – фисташковым мороженым, каруселями и первым загаром. Но осень!

– Скажи, дружище, как там на воле?

И пес рассказывал, а прикованный к постели мальчик слушал и вспоминал, какой бывала осень, когда он сам ее встречал. Теперь его связным, его гонцом на волю стал пес. Он был частью его самого, той ловкой и быстрой его частью, которую он посылал познать внешний мир, мир вещей и быстротечного времени. Пес вместо него бегал по улицам городка и его окрестностям, к реке, озеру или ручью, или же совсем поблизости – в дровяной сарай, кладовую или на чердак. И неизменно возвращался с подарками. Иногда это были запахи подсолнечника, гаревой дорожки школьного двора или же молочая с лугов, а то свежеочищенных каштанов, перезревшей, забытой на огороде тыквы. Пес везде успевал побывать.

– Где же ты был сегодня утром, что видел, расскажи?

Но и без рассказов было ясно, что видел пес, гоняя по холмам за городом, где детвора самозабвенно кувыркалась в огромных, как погребальные костры, кучах опавшей листвы, приготовленной для сожжения. Запуская дрожащие от нетерпения пальцы в густую шерсть пса, Мартин, как слепой, пытался прочитать все, что принес ему гонец, побывавший на сжатой ниве, в узком овражке у ключа, и на аккуратном городском кладбище или же в чаще леса. И тогда в этот сезон пьянящих терпких запахов Мартину казалось, что он сам везде побывал.