Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска

- Чем оплатить?

- Деньгами, разумеется. Чем же ещё оплачивают?

- А что я с ними делать-то буду, с твоими бумажками? Капезуху обклеивать?

- Я не понимаю, чего вы хотите?

- Небось никогда в своей куриной жизни в капезухе не сидел?

Я объяснил ему, что сидел, причём сидел по его милости.

- Не из-за меня, а из-за Петьки Интеллигента, - уточнил он. - Из-за кореша моего. Тоже очень шляпу обожает. Вот тебя заместо его и засахарили. Но я тебя к чему про отсидку спросил?

- Представления не имею.

- А к тому спросил, что кажный, который за решеткой пребывал и небо в клеточку зырил, очень даже великолепно понимает, с чем в тюряге недостача наблюдается.

- С чем же, позвольте полюбопытствовать?

- Во-первых, жратва…

- Ну, если вам не хватает хлеба, то я, разумеется, буду рад оказать вам всяческое содействие, - оживился я. Он тупо и удивленно посмотрел на меня.

- Ты что, недопечённый? На хрена мне хлеб? Я в Петрограде при фарте в самых шикарных ресторациях свою жизнь раскручивал, ананасы замест картошки жрал, а шампанское замест чая из серебряного самовара наяривал. Хлеб! А мякину мне не хотишь предложить?

- Ну, ежели вы рассчитываете на ананасы…

- Не рассчитываю, - сказал он. - Ананасов здеся днем с огнем не сыщешь. Потому за ананасами тебя и не посылаю.

- А зачем послать изволите? - сыронизировал я, прекрасно понимая, что выполню любое его поручение, лишь бы получить столь нужные мне сведения.

- Ты хвост не поднимай, понял? - буркнул он. - У нас с тобой дело полюбовное. Сладимся - хорошо, не сладимся - и того лучше. Я налево, ты направо, я в тюрьму, а ты в Москву. Нужен я тебе?

- Ну?

- Тогда ублажай. - Он выжидающе посмотрел на меня и, выдержав паузу, продолжал: - Вот я стерлядку кольчиком, к примеру, уважаю, балычок осетровый, чтоб в нём солнышко играло, икорку зернистую…

- А вобла не сойдет? - вибрирующим голосом спросил я.

- Вобла не сойдет, - убежденно ответил он. - Не сойдет вобла. Вобла для мастерового да босяка лакомство. А для меня - она тьфу! Так что ты уж не скупись и запоминай, что мне на язык и на душу ляжет. И про стерлядку запомни, и про балычок, и про икорку…

Меня трясло мелкой дрожью.

- Все перечислил?

- Ишь какой быстрый! - ухмыльнулся он, явно любуясь моим состоянием. - А курить что я буду?

- Ладно. Две-три пачки махорки я куплю.

- Махорки, говоришь? А сам что куришь?

- Я не курю. И попрошу вас разговаривать со мной на «вы».

- На «вы» - это можно, - согласился он. - Меня не убудет. А вот что не курите - это зря.

- Об этом уж позвольте судить мне.

- Я не к тому.

- А к чему?

- А к тому, что ежели б курили, то о махорке и заикаться посовестились бы. Кто махорку-то смолит?

- Сигары курить изволите?

- Нет, папиросы.

- Какие же?

- «Северную пальмиру» и «Нашу марку». Так что расстарайся десятка на три-четыре.

- Хорошо, расстараюсь, - скрипнул я зубами. - Всё?

- Вроде всё. Только бутылочку, понятно, не забудь прихватить.

- Что?!

- Бутылочку, говорю, не забудь.

- Какую бутылочку?

- Тронутый ты, что ли? «Какую»! Обычную. Ежели на коньяк пожалеешь, то можно и смирновку. Хрен с тобой, где наша не пропадала!

- Да вы понимаете, о чём говорите?!

- А чего тут не понимать?

- Не будет вам никакой бутылки, ясно?

- Бутылки не будет - разговора не будет, - хладнокровно отпарировал он и лег на койку, повернувшись ко мне спиной, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

Когда я вышел из образцовой КПЗ, я был настолько раскалён, что от меня можно было прикуривать.

Начальник уездной милиции, как и положено начальнику милиции, был знатоком человеческих душ и физиономий.

Мельком взглянув на меня, он сразу же всё понял.

- Задал вам Гришка перцу?

- Ну и мерзавец!

- И ещё какой мерзавец! - поддержал он. - Во всей Нижегородской губернии второго такого не сыщешь. Махровый мерзавец!

- Не говорите!

- Так, может, плюнете на все это дело?

- Нет уж.

- А вы все-таки подумайте, нервы дороже. А главное - я уверен, что ни черта он не знает.

- Знает. Ежели бы не знал, то так нагло не держался. Понимает, что мне без него не обойтись, потому и куражится.

- Ну, ежели так, то надо терпеть. Ничего не поделаешь!

- Я-то готов терпеть, а вот вы…

Начальник уездной милиции настороженно посмотрел на меня. Что-то в моей интонации ему явно не понравилось.

- А при чем тут я?

- Ну как вам сказать? Прямого отношения вы, конечно, не имеете, но некоторое касательство…

- Что он хочет?

Я решил проявить максимум такта и излагать требования Беспалова постепенно, не травмируя психику своего собеседника.

- Гурман он, оказывается. Зернистая икра ему, видите ли, требуется. Иначе говорить не желает.

- Ишь ты, - усмехнулся начальник милиции. - И что же вы решили?

- Если не возражаете… - осторожно начал я.

- А чего мне, собственно, возражать? Передачи мы принимаем, пожалуйста.

Такой легкой победы я не ожидал.

- И балык осетровый можно?

- Почему же нет?

- И стерлядь кольчиком?

- Сделайте милость.

- Не знаю, как и благодарить вас!

- А за что? Если вас не смущают расходы, то нас тем более. Правда, с большим удовольствием я бы посадил этого вымогателя на хлеб и воду, чем баловал его разносолами, но, как говорится, воля ваша. Так что никаких возражений.

Начальник уездной милиции был воплощением великодушия. Но когда я, обрадованный столь успешным началом своей дипломатической миссии, заговорил о папиросах, он сухо сказал:

- А вот этого, Василий Петрович, не положено.

- Ну в виде исключения.

- Не положено. Ведь мы, Василий Петрович, бюрократы и руководствуемся инструкциями. Балык, икра и прочее существующим положением о передачах не возбраняется. А раз так - то с милой душой. Относительно же табака и спичек имеется специальный параграф - строго запрещено. Как же мы с вами будем нарушать его?

- Да, напрасно, выходит, я сюда приезжал.

- Обидно, конечно. Но что тут можно придумать!

- Да нет, кое-что можно было бы, понятно, придумать, - осторожно закинул я удочку, - но у меня даже язык не поворачивается.

- Так уж и не поворачивается? - ехидно спросил он.

- Параграф, конечно, дело святое, - ханжески сказал я. - Но ведь проверяющий передачу может просто-напросто не заметить папиросы. Бывает же такое - не заметил, и всё. Усольцев бы…

Он внимательно взглянул в мои бесстыжие глаза, усмехнулся и сказал:

- Ну разве что в интересах науки и из уважения к Усольцеву.

Я готов был расцеловать его.

- А если водку? - дойдя до высшей степени наглости, спросил я.

- Что, водку?

- Ну, это самое, в интересах науки и из уважения?..

- Василий Петрович, а вам не стыдно?

- Стыдно.

Наступило молчание. Долгое. Тревожное. Наконец он сказал:

- А ежели вам все-таки плюнуть на него, а?