Песах Амнуэль - Люди Кода

И.Д.К. еще глубже погрузил руки в молоко, и в звуке увидел Людмилу, схватившую его за пальцы, чтобы удержаться и не упасть, он почувствовал это прикосновение, будто большая рыбина проглотила наживку и повисла на крючке, и нужно подрезать, дернуть, потянуть и… Звук прервался мгновенной истерической нотой, И.Д.К. повалился наземь, потому что не смог сдержать инерцию навалившегося на него тела.

— Люда, — пробормотал он, — откуда… как ты здесь оказалась?

— Мама! — закричал Андрей.

Муса рыл могилу руками, и это было тяжело. Песок был сухим, осыпался, Муса выбился из сил, не углубив яму даже на полметра. Наверное, — подумал он, — это потому, что я не прочитал молитву. Человека нельзя похоронить просто так — земля не примет его. Но какую молитву читать, и по какому обряду хоронить? Не по мусульманскому же! А иначе Муса не умел.

Голос Йосефа произнес:

— Ни к чему все это.

— Помог бы лучше, — сказал Муса.

— Как? — коротко спросил Йосеф.

— Вернись в это тело, как я вернулся в свое.

— Ты же знаешь, что не могу, потому что тело не мое. Я лишь страж ему.

— Я хотел прочитать молитву, — пожаловался Муса, — но не знаю — какую. И время не знаю. Что сейчас? Утро? Вечер? Какой день недели? И куда идти, чтобы попасть в Газу?

— Время сейчас — полдень, — уверенно отозвался Йосеф, — а идти нужно только к себе. Или в себя — как тебе больше нравится.

Муса продолжал ковыряться в песке — только потому, что нужно было занять руки, иначе мысли в голове застывали, а ощущения сводились к единственному — острому голоду. Почему-то, когда он рыл могилу, голод притуплялся, и это было очень странно; выгребая ладонями песок, Муса специально начинал думать "хочу кабаб, и рис, и помидоры, хочу…" И не хотел. Но стоило опустить руки, и мысль о сухой корке хлеба вызывала озноб. Силы иссякали, и Муса подумал, что, окончательно отказавшись от идеи похоронить еврея, он тут же, на месте, умрет от голода.

В чем наказание Аллаха? — подумал он. В том, что я должен до конца дней своих рыть эту могилу, которую никогда не смогу вырыть? Или в том, чтобы умереть от голода в пустыне, где некому будет похоронить меня, и смысла в моей смерти не будет вовсе, потому что еврей останется жить, хотя и непонятно — как и в каком теле.

— Ты не подумал о том, — заговорил Йосеф, он нашептывал Мусе в уши, будто горячий и сухой ветер пустыни касался барабанных перепонок, — ты не подумал, почему мы с тобой оказались именно здесь? Почему Творец дал мне — тебя, а тебе — меня?

— Нас трое, — сказал Муса, имея в виду еще и Мессию. Он хотел похоронить врага и этим символическим поступком зарыть в землю всех евреев. Хотел, но Аллах не позволил ему. Или, может быть, еврейский Бог, оказавшийся сильнее Аллаха? Как может один Бог быть сильнее другого, если Бог — един, как бы его ни называли? Если Бог един, то, называя Его разными именами, меняемся лишь мы сами, а вовсе не Творец, чье имя люди произносят по-разному, воображая, что, меняя название, меняют суть.

Эта мысль, Мусе непонятная, тем не менее, всплыла в его сознании, но воспринял он упрощенную и доступную ему интерпретацию: Бог един, и верим мы в одного и того же Бога. Ты — еврей, я — палестинец. И если я враг тебе, и если ты враг мне, то потому только, что Бог натравил нас друг на друга, присвоив в мыслях наших себе разные имена. Разделяй и властвуй! Когда-то и где-то Муса слышал эти слова, а сейчас решил, что придумал их сам, и эта мысль была приятна сознанию.

Всемогущему не нужно властвовать, разделяя. И это значит…

Значит, мы глупцы, не понимаем Его желаний, и это естественно, Он всемогущ, а мы муравьи. Пророк понимал Его, но поняли ли мы пророка?

— Пророков никто и никогда не понимал так, как они хотели, — сказал Йосеф (или Мессия?). — Пророки интерпретировали Творца, люди интерпретировали пророков. Разница в интерпретации вызывалась различиями в образе жизни. Согласен?

Муса не понял Йосефа, точнее — интерпретировал его слова по— своему. Думая, он перестал перебрасывать песок, и голод сразу же сделался невыносимым. Муса заработал руками, и голод, неутоленный, все же отступил, но отступили и мысли.

— Мысль для тебя что мельничный жернов, — сказал Йосеф. — Ты уже подтащил ее к вершине, но опустил вниз.

Йосеф мог бы сравнить Мусу с Сизифом, но ведь он и сам был ограничен рамками, внутри которых греческим мифам места не нашлось.

— Что делает Творец, если хочет наказать человека? — спросил Йосеф. Вопрос был прост, и ответ очевиден.

— Аллах посылает в мир орудие, — пробормотал Муса, не переставая копать. — Я был орудием Аллаха, когда боролся с вами, евреями.

— Почему же ты перестал быть им здесь? Эй, не останавливайся, копай, иначе умрешь от голода! Все проще. Творец предлагает человеку нарушать принципы. Поводов всегда достаточно, и ты поддаешься.

— Тоже мне наказание, — сказал Муса.

— Но ведь именно это делаешь сейчас ты.

— Не понимаю, — сказал Муса, окончательно выбиваясь из сил.

Он наклонился вперед и упал в неглубокую яму, в могилу, которую рыл не себе, лежал на спине и смотрел прямо на солнце, и ждал, когда придет конец, а конец — Муса знал это — придет скоро, потому что желудок свело так, будто не ел всю жизнь. Слабость. Ноги уже не двигаются. Так бывает на тридцатые сутки голодовки, Габиб рассказывал, голодал он в «Абу-Кабире», ничего не добился, а вышел год спустя по амнистии с больным желудком, вот и все дела.

Руки еще повиновались, и Муса набрал пригоршню песка, тонкой струкой высыпал себе в рот, закашлялся, песчинки попали в горло, и уж теперь-то действительно пора было умирать.

Муса кашлял, натужно, с хрипами, а песок продолжал сыпаться на него, хотя уже не слушались и руки…

— Ну вот, — сказал Йосеф, — теперь мы на равных. Может, мы, наконец, поймем друг друга?

Людмила рассказывала о последнем дне Исхода, об исчезновении Мессии, всем было неуютно и страшно; почему-то именно сейчас, во время сбивчивого и во многом противоречивого рассказа, стало очевидно, что земная жизнь кончилась.

На Дину Людмила старалась не смотреть, Дина и сама держалась поодаль, ей казалось, что она внимательно слушает, но на самом деле думала Дина об Илье, об их ночи, о том, что ее муж, Мессия, самозванец, вовсе не нужен ей, а сын Хаим тоже покинул Землю, и родители ее, и нужно их найти, потому что где им быть, если не на этой планете, и как жить потом, она не сможет оставить Илью, и этой женщине, Людмиле, отдать его она тоже не может…

— Это было ужасно? — спросил И.Д.К.

— Ужасно? — переспросила Людмила. — Почему ужасно? Это было… Господи, Илья, ты, как всегда, все переиначиваешь! Андрюша, ты можешь объяснить? Ты понимаешь своего отца лучше, чем я. Нет, помолчи, я сама. Когда я сидела у телевизора, а потом очутилась на каком-то холме… Было чувство облегчения, будто кончились роды, а я и не знала, что это были именно роды. Когда тяжело, привыкаешь и не обращаешь внимания, а потом вдруг становится легко, как в полете, и тогда спрашиваешь себя — как же ты жила раньше, под этакой тяжестью?