Яна Дубинянская - Лестничная площадка

Была поздняя октябрьская ночь, когда незнакомый, а впрочем, нарочито измененный голос прошептал ей по мобильному телефону:

— Вам стоило бы быть поосторожнее, мадам Ольга.

Впрочем, это было не страшно. Ее не однажды шантажировали — как правило, грубо и бездарно, как правило, она без труда справлялась с этим. Но прошло три дня, и стало действительно страшно, непереносимо, дико, панически страшно, потому что…

Эд исчез.

Он исчез — а она не имела возможности и права разыскивать его, ведь это могла быть ловушка, провокация. Он исчез — а она должна была как ни в чем не бывало играть в жизнь, чтобы сохранить эту жизнь, чтобы спутать чьи-то карты. Он исчез, он мог уехать ненадолго, просто забыв ее предупредить, а мог таким вот образом порвать с ней навсегда. Он исчез, и его могло уже не быть в живых…

И всякий раз, когда звонил мобильник, она вздрагивала и покрывалась холодным потом, и однажды, когда это снова оказался Макс, Ольга швырнула телефон на пол и, переломившись над офисным столом, громко, отчаянно зарыдала.

Через мгновение она опомнилась — Пол вышел всего на несколько минут, да и из-за двери сотрудники могли что-нибудь услышать, — сделала несколько глубоких вдохов, поправила косметику и надела зеркальные очки. В кабинете стало темнее, стены и потолок надвигались со всех сторон, из полуоткрытого ящика стола пронзительно смеялась фотография Эда, Эда, который, может быть… Ольга вскочила, схватила сумочку и почти выбежала из офиса, прочь, прочь по коридору, мимо Пола — «я уехала, если позвонит Феликс, мы согласны», — мимо Грегори — «подготовьте мне список на поставки», — мимо Сэнди — «меня нет, никого не впускай», мимо…

Машина Ольги рванула с места, едва вписавшись в поворот и, развивая бешеную запрещенную скорость, понеслась по шоссе.

Через час сумасшедшей езды Ольга не успокоилась — она просто обессилела, и это было одно и то же. Взять себя в руки, возвращаться на фирму. Сквозь туман она выслушала сообщение Пола об офис-менеджере Грегори, шарившем в ее столе. Уволить? — можно и уволить, какая разница… Она медленно выдвинула этот ящик, — и улыбка Эда снова ударила в глаза снопом колючих искр.

— Вызовите ко мне Грегори.

Каменное-каменное лицо, каменные глаза, каменные руки. Пусть говорит Пол. А она… глупая гимназистка, прячущая под партой фото кинозвезды, к которому рано или поздно кто-нибудь, глумясь над ее тайной, пририсует усики. Как она могла, так нелепо, неосторожно, на работе! Этот Грегори поступил на фирму… да, как раз тогда, когда она познакомилась с Эдом. Значит, с самого начала… Ну что ж. Конечно, он действовал не один, но сейчас она и не попробует выяснить, кто за ним стоит. Она просто покажет им, жестоко и наглядно, что они напрасно затеяли эту игру. А самого мальчика — на сколько лет он старше Эда? — даже где-то жаль.

— И парнем вы были неплохим.

Эд. Боже мой, хоть бы он просто уехал на неделю, хоть бы завел какую-то девочку, хоть бы…

…Ольга прижалась лбом к ходящей ходуном груди Эда, который хохотал безудержно, слишком безудержно, чтобы это казалось естественным. Живой…

Совсем не к месту она вспомнила недавние тирады этого Грегори и тихонько рассмеялась. Какие же мелочи он принимал за настоящие желания…

Эд недоуменно отстранился. Похоже, она и не думала обижаться и хлопать дверью. Она улыбалась так себе блаженно, закрыв глаза, эти чертовы глазищи с длинными накрашенными ресницами. Ведьма, старая ведьма…

— Старая, на все тридцать девять… — повторил он тихо и неуверенно.

И вдруг Ольга вздрогнула.

— Что это?

Кулаками и ногами я колотила в эту дверь, и в соседнюю дверь, и во все двери на лестничной площадке, я металась из пространства в пространство, хотя еще не знала об этом. Я не кричала, я просто забыла, что можно кричать, одними немыми глазами я звала на помощь — может, потому что никакая помощь уже была не нужна.

Ночник на столике еще горел. Все равно горел. И книги лежали неровной стопкой. Мои руки, эти сами по себе живущие руки, потянулись за верхней, им надо было что-то листать, теребить, они не знали, что там, сразу за обложкой, — его лицо… Молодое, сосредоточенное… Живое.

Я оттолкнула от себя эту раскаленную книгу, нет, не отбросила, именно оттолкнула в густой сопротивляющийся воздух. Потом сама упала, утонула на дно кресла, того самого кресла, стиснула лицо руками, будто все-таки собралась отчаянно и неудержимо разрыдаться. Нет. Плакать я не смогу. О нем — не смогу.

— А может, до приезда полиции лучше ничего не трогать? — донесся из-за стены робкий голос совершенно чужого человека по имени Крис.

— Не говорите глупостей, — отрезала железом та маленькая женщина в костюме песочного цвета. — Полиция прибудет только утром, вы хотите, чтобы все это просочилось к соседям внизу? Покойнику не хватало только иска за порчу имущества. Найдите какую-нибудь тряпку, молодой человек, и вытрите поскорее пол. Эдвард, Грегори, к вам тоже относится.

— Верно говорите, дамочка, — раздался хриплый пропитой голос. Кажется, это он нецензурно орал на меня из-за ближайшей боседней двери на лестничной площадке. — Там внизу такая шлюха живет, она за свои обои удавится, это я вам точно скажу. И ладно б только вода, а то кровищи-то, кровищи…

Я переломилась пополам, втиснула лицо в колени, а ладони — в уши. Голоса стали гулкими и неразборчивыми, как морской шум пустой раковины. «Почему вы оставили университет, мисс Инга?..»

Инга, Инга, Инга… Мое нелюбимое уродливое имя — как заклинание. Заклинание не помогло. Помочь могла только я сама, а я…

— Но тело… его, может быть, все-таки лучше не трогать? — это Крис. Крис, которого я ненавижу. Потому что у него пустые глаза, вялые руки, бесцветно-никакой голос. Крис никогда меня не любил, он никого никогда не любил и не полюбит, и поэтому он будет жить долго и спокойно, он ни за что не окончит жизнь вот так…

— Старикан был псих, — с мерзким удовлетворением собственной осведомленностью выкладывал хриплый. — Встретишь на лестничной площадке — ни тебе здрастьте, ни фига. Всегда как в воду опущенный, глаза психованные за этими стеклами. Мальчонку к себе привечал, студентика с четвертого этажа. Вроде они там какую-то машину собирали, это теперь так называется…

— Прекратите, — маленькая железная женщина перерезала напополам его непристойный хохот, гулко загудевший в завитках морской раковины.

Глаза за стеклами, за толстенными стеклами, уменьшенные, далекие… Не выносившие яркого света. Да, все время было темно, наверное, поэтому… точно, поэтому не могу вспомнить его лица. Только книжная фотография с росчерком наискосок: проф. Ричард Странтон. Только она… и еще бледно-желтая маска, запрокинутая навстречу беспощадному люминесцентному свету ванной, маска с голыми глазами, слишком большими, слишком раскрытыми… Нет!!! Все-таки книга — поднять, поправить покосившуюся обложку, зажмуриться, а потом посмотреть, долго-долго смотреть на титульную страницу… Проф. Ричард Странтон. Прищуренные, серьезно-ироничные глаза — без очков. Всего лишь книга.