Яна Дубинянская - Лестничная площадка

Надо выбираться отсюда. Теперь — можно, его неосторожное движение уже не вызовет немедленного начала ядерной войны. Дверь спальни Хэнке забаррикадировал перевернутым на ребро шкафом, но из смежного туалета на лестницу вел пожарный выход, которым в первые минуты паники Президент уже чуть было не воспользовался. Теперь — можно.

Он встал.

И сел обратно.

По всем коридорам и лестницам расставлены кордоны солдат, об этом еще во вчерашних новостях говорил вице-президент. Подчеркивая, что в случае побега узурпатору — вчера Хэнке еще был узурпатором — ни за что не удастся уйти Что в этом самом случае солдаты получили приказ стрелять без предупреждения.

Кто-то из журналистов спросил его— а что, если тер .. узурпатор будет прикрываться заложником как живым щитом?

И вице-президент пожал плечами. Мол, на войне как на войне…

Его жизнь не бралась в расчет еще вчера. А сегодня, очень может быть, что солдаты получили еще один, вполне конкретный, хоть и не освещенный в средствах массовой информации приказ.

Он опустил глаза. На ковре лежала какая-то квадратная черная штука, это она выпала тогда со зловещим стуком из кармана Хэнкса, это она попалась под ноги на коротком пути до ядерного чемоданчика ..

Он дотронулся до нее кончиком ноги

На полукруглой шкале трепетала стрелка

— Здесь?

— Здесь, — ответила я. — Подожди, мне надо чуть отдышаться.

Я опустилась на скамейку перед подъездом и достала из сумочки зеркальце. Да, вид еще тот. По дороге от метро до этого дома, где жил Крис, нам пришлось еще раз удирать от сборщиков референдумных подписей, а потом сделать довольно конкретный крюк, обходя орущую демонстрацию, перегородившую улицу транспарантами и плакатами. Вся левая сторона моего пальто была в какой-то бурой ржавчине, счищавшейся с большим трудом и не до конца. Волосы… но их, по крайней мере, можно было снова причесать, а вот длинная царапина через всю щеку не собиралась маскироваться тональным кремом. И наплевать. Криса все равно нет дома. А если бы и был…

— Ты готова? — спросил Грег. Когда мы перешли на «ты», я не помнила. Наверное, еще на эскалаторе, приходя в себя после той драки. И общались с тех пор только короткими односложными фразами — а в метро и не поговоришь по-другому, и на бегу тоже. Так что никакого плана, никакой стратегии дальнейших действий у нас не было. Мы просто пришли. Туда, где могла быть та лестничная площадка. А могла и не быть.

— Подожди, сейчас.

Во дворе было пусто и тихо, ни одной живой души. Только негромко чирикали синички, прыгая по веткам голого осеннего дерева. Липы, я помню…

Мертвое желание. Прошлое желание. Девушка с сияющими глазами крепко держится за единственную в мире мужскую руку. Если нажать на нее посильнее, можно оттолкнуться от асфальта и взлететь. И девушка взлетает, высоко-высоко, и срывает в полете веточку липы, которая трепещет, задетая только что головой мужчины. И он улыбается, вообще-то он не понимает такого глупого ребячества, но ей, юной, сверкающей, можно все простить. А девушка опускается на землю и заглядывает ему в глаза, и притихает, все-таки они первый раз идут к нему, он обещал показать канарейку, и еще у него есть в холодильнике половина вкусного, приехавшего от бабушки торта…

А вот на этой самой скамейке сидели тогда три одинаковые старушки. И с одинаковым выражением лиц синхронно повернули головы, с увлечением следя за бурным развитием действия в нескончаемом сериале под названием «Личная жизнь наших соседей».

Боже мой, какая глупость. И как давно.

Я резко встала.

— Идем.

… — Высоко? — спросил Грег, занося палец над кнопкой лифта. Я помотала головой. Не люблю — особенно сейчас, когда настроение вполне располагает к клаустрофобии. Взяла Грега за руку, сделала шаг, увлекая его в сторону лестницы.

— Четвертый этаж.

Стандартный, безликий, никакой подъезд. По четыре двери на лестничных площадках. Четыре — на первом этаже. Четыре — на втором. Грег, зачем мы с тобой сюда пришли? Четыре двери, мертвое желание. Девушка с сияющими глазами просовывает узкую руку в дверцу канарейкиной клетки, птичка осторожно, с опаской подбирается к этой руке, раздумывает, вертя зеленоватой головкой, а затем аккуратно берет коротким клювиком с ладони овсяное зернышко. И девушка тихонько смеется в немыслимом детском восторге. «Крис, она разговаривает?.. Хочешь, я научу ее: я люблю тебя, Крис!»

Третий этаж. Четыре двери, как и положено.

Одна из них была полуоткрыта, и из проема выглядывала, опираясь на косяк, старушка в клетчатом фланелевом халате. Очень может быть, что одна из тех, одинаковых. Рядом с ней, спиной к лестнице, стояла грузная женщина с хозяйственной кошелкой на локте. Наверное, вышла за продуктами и остановилась поболтать по-соседски, подумала я, — как будто они имели ко мне хоть какое-то отношение.

— Яйца — четыре десять, — нервно выговаривала тетка с кошелкой, и ее визгливый голос раскатами отдавался в лестничных пролетах. — Четыре десять! А до соседнего супермаркета и не дойти, там эти толпятся, с плакатами. Как с ума посходили, нет, вы представляете: четыре десять!

Я почему-то замедлила шаги, и Грег взглянул на меня недоуменно и вопросительно. Не знаю, просто…

— Не бери в голову, деточка, — заскрипела одинаковая старушка. — У нас теперь новый Президент, он порядки быстро наведет, а ты не волнуйся, нельзя тебе волноваться…

— А тут еще эти, понастроились на нашей площадке, ну кто им позволил?! — отчаянно выкрикнула соседка и повернулась в профиль. Огромным выступающим животом. Клауди.

Крис.

Крис, который бросил ее, эту ни в чем не повинную беременную дуру. Бросил. И тем самым навсегда, безоговорочно убил ту сверкающую девушку из прошлого, которая взлетала за цветущей веткой липы, кормила с рук канарейку, любила его… Настолько, что даже через год отчаяния и разочарований это чувство осталось достаточно материальным, чтобы совместить далекие, нигде не пересекающиеся пространства на одной лестничной площадке… Теперь — все. Окончательно мертвое желание. Совершенно чужой человек. Вот только осталось заплатить долги. Его долги.

Я резко обернулась к Грегу. Он стоял на ступеньку ниже меня — лицо в лицо. И стремительный шепот в упор:

— Беги наверх. Дверь, наверное, еще там, но через минуту ее не будет. Ты должен успеть, беги!

Грег рванулся наверх, а я медленно завернула на третий этаж. Обе соседки обернулись на мои шаги. Недоумение и любопытство.

— Миссис Клауди, я к вам. По делу.

Она вытаращила голубые бессмысленные плошки глаз. Оплывшая, неухоженная, некрасивая. Она разглядывала меня с туповатым интересом, словно видела впервые. Впрочем, тогда — она ведь только что проснулась, и яркий электрический свет, и старательно маячившая между нами фигура перепуганного Криса… Клауди меня не узнала, и слава богу.