Яна Дубинянская - По памяти

Яна Дубинянская

ПО ПАМЯТИ

- Ты должен это сделать, - произнес граф и возложил свою бесплотную старческую руку ему на плечо. - Я не в праве приказывать, я только прошу тебя, Жюстен - но долг, святой долг перед Императором, Отечеством, народом велит тебе сделать это.

Молодой человек кивнул, усилием воли сохраняя на лице бесстрастное выражение. Граф убрал руку с его плеча и зашагал по комнате, при каждом шаге позвякивая скрытой в глубине внутреннего кармана связкой ключей. Это звяканье всегда действовало Жюстену на нервы - но не сейчас, нет, не сейчас...

- Заговорщики, замышляющие посягнуть на жизнь Императора, на благополучие страны, - мерно-взволнованно говорил граф. - О, как много бы я дал, чтобы только стать моложе, чтобы иметь возможность самому... Но я верю в тебя, Жюстен. Ты сумеешь раскрыть их низкие замыслы, дабы привлечь подлых предателей к справедливому суду. Заброшенный собор святого Сульпиция, мальчик мой, одиннадцать часов утра...

Граф говорил ещё долго, и Жюстен лишь сосредоточенно кивал головой в такт его фразам. Он не позволил себе ни движения губ, ни блеска в глазах. И только потом, когда граф, звякая, удалился к себе, Жюстен неудержимо рассмеялся победным, юным, хотя и совершенно беззвучным смехом.

Наконец-то - это было оно! И именно сейчас, когда он уже почти поверил, что этот мир принадлежит тем, кто привык владеть им от рождения, что мечты появляются на свет дерзкими только для того, чтобы умереть мечтами. Сейчас, когда он почти примирился, что будет безвестным секретарем графа до тех пор, пока тот не отправится в лучший мир, оставив верному Жюстену пару сотен на траурное кольцо. Сейчас, когда... а впрочем, нет: он всегда знал, что рано или поздно встанет лицом к лицу с ним - своим главным и единственным жизненным шансом.

От него требуется совсем немного. Проникнуть на место сходки заговорщиков, затаиться - и запоминать. Каждое лицо, каждое имя, каждое слово. А потом, на грандиозном процессе, который потрясет страну, его свидетельство будет решающим. Мир услышит, наконец, имя Жюстена Гро - и он позаботятся, чтобы это имя уже не забыли.

Он сделал несколько шагов и взглянул вперед. В узком трюмо он казался ещё выше, изящнее, аристократичнее. Право же, миру не помешает увидеть его - красивого, сильного, двадцатидвухлетнего. С его остро отточенным умом, железной волей, феноменальной памятью...

* * *

- Ручаюсь, дорогая Эмили, вы не пожалеете, если согласитесь пойти со мною.

- Осторожнее, дядя, телескоп нельзя двигать.

Он поспешно отдернул руку, только что картинно опущенную на серебристую трубу. Холеная, наманикюренная рука в кружевной манжете. И весь он - смешной пережиток прошедшего века.

- Странно видеть, что такая девушка, как вы, с самого утра посвящает себя наукам.

- Но я же учусь в университете, дядя.

На самом деле он приходился ей более дальним родственником, но Эмили теперь называла его только так - с тех пор, как ему взбрело в голову просить её руки. Она - высокая, юная, свежая, бронзововолосая - и этот жалкий напудренный осколок прошлого. Право же, надо было обладать воображением, чтобы придумать такое.

- Поверьте, именно вам, с вашей тягой к знаниям, это будет исключительно интересно. Члены общества - люди, любящие науку, посвящающие ей весь свой досуг. Они не афишируют свою деятельность только потому, что их идеи часто бывают слишком смелы.

Теплый ветер шевелил занавески распахнутого окна, шелестел страницами тяжелого Астрономического словаря и мягко трогал лицо Эмили. Она поправила выбившуюся из прически прядь волос. А почему бы действительно не бросить все и не пойти туда, где светит весеннее солнце и пахнет цветущими деревьями? Это псевдоученое собрание, конечно, только повод пригласить её на прогулку. А она вовсе и не против, дядюшка иногда бывает довольно мил.

- Где, вы сказали, это будет?

Он прямо-таки весь расцвел, подавшись вперед.

- Собор Святого Сульпиция - изумительная архитектура, вам непременно понравится, Эмили! - в одиннадцать часов.

- Одиннадцать.., - она не без доли кокетства сдвинула тонкие бровки. Надеюсь, это не будет долго. К шести я должна быть в Научной библиотеке.

- Что вы, Эмили, конечно же, вы успеете, я понимаю, что для вас на первом месте наука, и не могу не одобрять этого...

Но она уже не слушала его. Сегодня вечером можно было бы и не идти в библиотеку, но ведь он обязательно будет там - тот длинноволосый и странноватый студент из России, который подарил ей портрет их ученого Ломоносова. Нашел, конечно, что подарить, и какой нелепый афоризм внизу портрета: "Хоть память крепкая - большое благо, но все ж надежней памяти бумага". Ломоносов не был знаком с Эмили Ван Блоссом, он не знал, что такое настоящая память, - а тот юноша даже красив...

А дядя, конечно, думал, что она улыбается ему.

* * *

Старый граф постоял на последней ступеньке лестницы, глядя сквозь ажурную решетку потолка кабинета на счастливого, сияющего предчувствием великой удачи Жюстена. Жаль. Он привязался к этому мальчику, он даже начинал подумывать о том, чтобы усыновить его... Но другого выхода нет.

Колебаться следовало бы раньше, сорок четыре года назад, когда он продавал душу и тело Тайному Управлению. Но тогда богатство, имение, титул значили слишком много... да и сейчас они кое-что значат.

Граф прошел в свою спальню и бессильно упал в вольтеровское кресло. Надо подумать... а впрочем, он все обдумал ещё вчера вечером. Когда ушел в ночь человек в сером, принесший конверт с секретными предписаниями. Управлению были известны факт заговора, место и время встречи его участников - и все. Он должен был узнать все остальное. Только узнать и сообщить Управлению - больше ничего. Скорее всего, заговор навсегда останется тайной для общественности, с ним покончат молча и без свидетелей. Да и покончат ли? Граф помнил такие случаи, когда цели заговорщиков были вполне созвучны планам Управления, и оно даже способствовало их достижению. Самым важным было для них сейчас получить информацию - всю, в полном объеме. И, поручая эту задачу графу, наверху знали, что она ему по силам. С его опытом в подобных делах и знанием человеческих душ он не мог ошибиться ни в единой мелочи. И особенно - в выборе исполнителя.

Длинный конверт ещё горел, скручиваясь около свечки, - а граф уже твердо знал, что это будет Жюстен, его секретарь. Бедный юноша из провинции, умный, талантливый, честолюбивый - это сейчас не имело значения. Важно было другое - его память.

Два года назад граф впервые удивился, что новый секретарь не ведет книги полученной и отправленной корреспонденции. С тех пор его удивляло ещё многое и многое - а объяснения Жюстена всегда звучали кратко: "я помню и так".