Дэйв Дункан - Герой !

На него набрасывается ностальгия. Цвета, братья, голые до пояса, голоса все будит воспоминания Приора об улье на Монаде. Монаде, доме, где был создан Ваун, доме, о котором он до выкачки мозгов не знал.

Он спешит вместе с группой примерно из десятка парней за Аббатом в черных шортах и кепке. Появляются другие и присоединяются к процессии. Желудок шевелится в невидимых волнах псевдогравитации, и жив еще гнетущий страх стремительно приближающихся снарядов Рокера. Вокруг не смолкают голоса, все одинаковые - и он не может разобрать слов.

Может быть, они и кажутся друзьями, но это - враги.

- Спейсеры, - спрашивает он, - вы отравили их газом?

- Боюсь, да, - небрежно отвечает Аббат. - А что еще с ними делать?

- Что за газ?

- Понятия не имею. Спроси Байо. Знаю, что у нас немного иная альфа-цепь гемоглобина, что помогает в технических средах. Более старательно отбирает кислород.

Четыре парня и две девушки изуверски убиты! Ваун задыхается от ярости. Он возглавлял судно, он отвечает за них. Пока ему удалось убить одного брата, ранить одного - счет он еще не сравнял. Невозможно верить в эти чудесные всепрощение и дружбу. Они как-то обманывают его... впрочем, какая разница? От него пользы, как от трупа.

Мэви и Вэлхэл далеко.

Его приводят в просторный круглый зал. Здесь уже около двух десятков парней, и двери впускают потоки людей. Вся мебель - одна скамья, сплошное кольцо, на котором могут разместиться более шестидесяти человек. Аббат перешагивает скамью и садится лицом к центру. Все делают так же. Через несколько минут кольцо заполнено, парни сидят плечом к плечу, вжимаясь друг в друга, все лицом к центру. Потом как-то втираются еще человек десять или больше, создается настоящая давка. Все елозят, шутят, дружески наезжают друг на друга.

Братство! Улей в сборе. Он снова видит этот зал в Монаде, открытый всем ветрам и птицам, с полом, устланном бурой пещерной травой. Летом птицы нередко пролетают тут даже во время собраний Братства. Он вспоминает взрыв веселья в тот день, когда одна нагадила на выступающего брата.

Ваун обнаружил, что бессмысленно таращится на купол над головой, в мозаике которого запечатлены чудные крылатые чудища и мифологические существа. Картины, возможно, дело рук человеческих, но яркие цвета говорят, что это работа Братства. Двадцатилетнее путешествие оставляет много времени на искусство.

Ваун не знает, что предстоит, и спрашивать не будет. Собрание подозрительно напоминает суд, посвященный тому, что он пристрелил Аббата первых двух Аббатов.

Две тяжелые руки опускаются ему на плечи - опоздавшие выстраиваются снаружи кольца. Детишки втискиваются, пролезают под ногами и взбираются кому-нибудь на колени. К двоим его ближайшим соседям - справа Аббат, слева Голубой приземлились мальчики достаточно взрослые, чтобы их назвать подростками - Белый и Лиловый, улыбаются, скачут, борются, выслушивают сдержанное брюзжание, а вот малышу, тянущему к Вауну исполненные надежды ручонки, вряд ли больше четырех.

Ваун не помнит, когда к нему в последний раз подходил ребенок. Он как-то странно тронут, хватает ребенка и усаживает его настолько удобно, насколько это возможно в такой давке.

- Привет.

- Привет.

- Как тебя зовут?

- А? - Ребенок поворачивает голову и обеспокоенно смотрит на Вауна. Розовый, конечно!

Вот кто он сегодня. Он хмуро разглядывает военную форму Вауна, с любопытством ощупывает ее.

Очевидно, центр круга - заповедное место, там пусто, а все пространство от скамьи до стен плотно набито Ваунами всех размеров и возрастов. Повсюду он видит свое лицо. всегда готовое улыбнуться, встреться только взглядом, еще более загорелое, чем у тех двоих, с кем он сюда пришел. Воздух жаркий и спертый, как в аду немытой раздевалки, но запах пота кажется ему знакомым и безобидным.

Его форма бросается в глаза. Он смотрит поверх Розового, мимо Белого на Аббата.

- К чему шорты? Почему бы не бегать вообще с голым задом?

- Карманы! - твердо отвечает Белый и подпрыгивает.

Аббат пожимает плечами.

- Гигиена, наверное. Сиди спокойно, шалопай!

- А еще из-за них меньше "Эй, дружок", - добавляет Оранжевый, что прислонился к Вауну сзади.

Цвета, конечно, повторяются по кругу, но такие большие сборища, наверное, редкость.

- Пора начинать, - говорит Аббат. - Давай ты, парень. Я тут пригвожден.

С радостной улыбкой малыш - Белый срывает с головы Аббата кепку, сползает с его коленей и принимается расхаживать внутри круга, размахивая кепкой высоко над головой, чтобы видно было всем. Болтовня стихает.

Коричневый говорит:

- Восемьдесят четыре.

Пауза, потом со вздохом говорит Зеленый:

- Восемьдесят один.

Восемьдесят один, восемьдесят четыре... Это они - о возрасте, наверное, но по авалонскому календарю, не похожему на ультийский, так что Ваун не может сказать, что это означает. А сколько лет самому Братству?

На восемьдесят один Зеленого никто ответить не может, и Белый швыряет ему вращающуюся кепку. Зеленый держит очень маленького ребенка, так что юноша рядом с ним хватает кепку на лету и водружает Зеленому на голову - задом, естественно, наперед.

Белый трусит назад и грузно усаживается на колени к Черному, который говорит:

- Ух! - А потом Вауну:

- Тебя что-то удивляет? Сдавленный голос из-под извивающегося младшего брата. Подобным же образом Лиловый штурмует Голубого, и Вауну ни с того ни с сего приходится заняться защитой малыша Розового от всеобщей потасовки.

- Да, - признает он, - ты легко расстался с властью. Ты больше не Аббат?

Черный устраивает своего седока - переворачивает юного Белого с головы на ноги, сжимает его бедрами и поднимает его тощие ноги так, чтобы Оранжевый мог нагнуться и пощекотать ему пятки. Дикие крики доносятся снизу. Точно такое же безобразие чинится по всему кругу.

- Чему тебе тут удивляться? - удивляется Черный.

- Дикая раса готова пойти на убийство и на что угодно в погоне за властью - я видел их! - Ваун знает, что даже гнусное судилище Фрисд - не самое худшее из того, что бытует на Ульте. - По собственной воле они никогда не расстанутся с властью.

- Власть? - фыркает сосед. - Это ответственность, не более того. Никакой власти.

У Вауна такое ощущение, будто сбываются давнишние мечты. Очевидно, что в Братстве все мальчики созданы равными.

Где еще есть такое в миллионе миров?

Кормя младенца, новый Аббат выходит на опустевшую середину, и шум затихает. Это может любой из тех, кто достиг совершеннолетия. Здесь может быть Дайс, может быть Приор.

Среди братьев воцаряется порядок. Юный Белый освобожден, ему дозволено сесть, где сидел, у него красная улыбающаяся физиономия.

- Мы чествуем нового брата, - обращается Аббат к тишине. Внимательна даже малышня. Аббат улыбается Вауну улыбкой Раджа. - Это твой улей, брат. Здесь все твое.