Виталий Чернов - Сын Розовой Медведицы. Фантастический роман

…Они набрели на кабанье стадо. Хуги решил использовать проверенный прием: уложил Полосатого Когтя на одной из троп, ведущих к реке, а сам, далеко обойдя кабанов, пошел на них с наветренной стороны, чтобы напугать и погнать прямо на засаду.

Способ был верный, но всей многолетней жизни медведя и дикого человека оказалось недостаточно, чтобы знать, что в это время кабанов лучше не трогать. У них был разгар гона. Взрослые самцы, отогнав от самок молодых соперников, вели между собой бои не на живот, а на смерть. Сейчас они были страшнее барсов, страшнее самой большой стаи волков. Завидев противника, не спасались бегством, а, прекратив междоусобицу, все вместе могли кинуться на него. И тогда уж пощады не жди. Дай только бог ноги. Злые, голодные, потому что во время гона кабаны почти не едят, они способны сокрушить любого, кто мешает им вести свадебные бои.

Хуги, как и в прошлый раз, удачно вспугнул стадо. Оно кинулось по тропам вниз, к воде, но некоторые секачи не последовали за ним, а ринулись вверх, чтобы наказать того, кто помешал насладиться победой и самками. Вовремя заметив опасность, Хуги пустился что есть духу. Тяжелым кабанам, одетым спереди в защитный естественный панцирь — калкан, или, как его еще называют, туку, бежать на подъем было нелегко, и они скоро остановились.

У Полосатого Когтя все произошло по-иному. Спрятавшись за куст, он терпеливо ждал начала загона, а когда загон начался и когда испуганные свиньи понеслись под гору, приготовился к нападению.

На него друг за другом бежали три самки, а следом на некотором расстоянии шел галопом длинномордый старый секач. Старик не успел его разглядеть и тоже принял за самку. А может быть, и разглядел, но понадеялся на себя, что успеет прежде подмять свинью, а потом или увильнет от кабана, или встретит ударом лапы.

На какую-то секунду Полосатый Коготь бросился раньше. Свинья взвизгнула и шарахнулась в сторону. Медведь сделал прыжок и настиг ее. Две-три секунды — и она уже катилась с распоротым брюхом. Но старику этого показалось мало. Он давнул визжавшую свинью еще раз. И тут, как вихрь, налетел секач. Он вроде бы и не коснулся косматой шкуры. А Полосатый Коготь охнул и сразу осел.

Пробежав немного, кабан остановился, потом развернулся грязным, негнущимся телом и опять кинулся на медведя. Полосатый Коготь встретил разъяренного секача. Ловко увернувшись, он со всей недюжинной силой хватил его лапой в скулу. Грузный кабан отлетел в сторону. Тут бы и насесть на него, но медведь прозевал, и кабан развернулся снова. Опять сшиблись в поединке, и опять Полосатый Коготь увернулся и ударил лапой. Удар пришелся ниже загривка.

«О-ох!» — со стоном вздохнул секач, выгибая хребет.

Теперь Полосатый Коготь не растерялся. Огромным прыжком, в который он вложил всю силу, метнулся вслед и насел на кабана. Полутораметровая туша протащила на себе медведя метра четыре, а затем стремительно завертелась на месте, подминая кусты и взрывая землю. Но вывернуться секач уже не мог. Сильная пасть Полосатого Когтя мертвой хваткой сомкнулась на острой кабаньей холке. Осев на задние ноги, кабан только тряс огромной, похожей на таран головой. Маленькие глаза горели налившейся кровью, острые уши были прижаты, из пасти обильно бежала желтая слюна.

Клац, клац, клац… — звучно и быстро стучали клыки.

Полосатый Коготь рванул холку зубами, но они у него были слишком старыми, сточенными, а тука — неподатливо жесткой. Он рванул ее еще раз, еще, и только тогда наконец секач рухнул на колени. Но уже и медведя оставили силы. Поняв, что все кончено, он отшатнулся от издыхающего кабана, попятился и тоже упал.

Тут, спустя полчаса, и нашел их обоих Хуги. Огромный вепрь лежал мертвым, а Полосатый Коготь, тщетно зализывая рану, медленно истекал кровью. Рана была огромной. Кабан распорол шкуру клыками от паха до нижнего ребра. Но это бы еще ничего, будь рана неглубокой. Беда оказалась в том, что были распороты внутренности. Увидев Хуги, медведь с трудом поднял голову.

Хуги оглядел вытоптанное поле боя. Да, здесь произошло настоящее сражение, достойное двух великанов. Полосатый Коготь, несмотря на преклонный возраст, выдержал одну из самых больших в своей жизни битв. Но эта битва стала для него последней.

Хуги все еще не понимал, что его добрый, мудрый друг прощается с жизнью. Возбужденный, радостный, он подскочил к убитой свинье, схватил ее за заднюю ногу и подволок к Полосатому Когтю. Ведь пора было начинать пир. Свежее теплое мясо само так и просилось на зубы. Его было так много, как, может быть, никогда!

«Ну что же ты, старина? — будто спрашивал Хуги, глядя на умирающего медведя. — Тебе по праву надлежит начинать первому. Начинай же…» — урчал он.

Но старик только тихонько поматывал головой, не спуская с юноши нежного и преданного взгляда. Хуги присел подле медведя, не понимая, что все это означает. Тогда Полосатый Коготь с трудом приподнялся, подтянулся поближе и со вздохом положил ему на плечо лохматую голову. Под ним была лужа крови. И только теперь каким-то скрытым чутьем Хуги понял, что он осиротел. Жалобно заскулив, обхватил за шею медведя и стал гладить рукой его вытянутую на плече морду. Он едва касался ее жесткими пальцами, лаская своего друга в последний раз. Гладя, нежно ощупывал, как ощупывает слепой, его нос, глаза, уши и все прижимал его голову к своей… Потом снял ее с плеча и уложил к себе на колени и опять гладил и гладил мягкий медвежий лоб…

Полосатый Коготь то ли от ласки, то ли от слабости, наплывающей на него волнами, прикрыл глаза, тяжело вздохнул. Страха перед смертью не было, как не было самого о ней представления. Ему только хотелось уснуть, и уснуть так, чтобы никогда уже не проснуться. Он прожил долгую жизнь, он познал все, что мог и имел право познать умный могучий зверь. Теперь хотелось покоя.

Волна убаюкивающей слабости все чаще и чаще накатывалась на Полосатого Когтя. Пронизывающие боли в паху медленно утихали. Еще немного, и они утихнут совсем, и тогда он уснет под мерное и ласковое поглаживание Хуги. Только пусть не устанут его длинные пальцы, пусть они гладят как можно дольше.

Теплая соленая капля упала медведю на нос. Полосатый Коготь, преодолевая слабость, с трудом поднял голову и лизнул Хуги в соленую щеку. Хотел это сделать еще раз, но язык оказался непослушным, а голова непомерно отяжелела. Он подержал ее с секунду и вдруг уронил.

Полосатого Когтя не стало.

Три дня и три ночи Хуги не отходил от медведя. Он оберегал его сон и знал в то же время, что старик никогда уже не проснется. И еще несколько дней он бродил вокруг, не в силах уйти из этих мест. Похудел, осунулся, утратил былую осторожность. И если с ним ничего не случилось, так только потому, что не находилось сильного зверя. Смерть Полосатого Когтя изменила Хуги до неузнаваемости. Он бродил по горам, ко всему равнодушный и безучастный. Его не радовал ни восход солнца, ни цокот дроздов, не волновала красота гор. Осознанное одиночество наложило на него печать глубокой тоски. Он жил в зверином мире, и все-таки в нем наперекор всему жил человек. Лебедь, потеряв подругу, навсегда остается один. Волк, пережив гибель волчицы, не ищет больше брачной пары. Они тоже тоскуют. Одинокая птица не вьет гнезда, одинокий зверь не ищет семейного логова. Ибо так все устроено с начала начал и так будет вечно Но кто осмелится укорить человека в том, что он поступает иначе? Ибо со смертью друга в звере или птице умирает лишь инстинкт дружбы, человек же, теряя ближнего, не теряет разума. Нет ничего страшнее для человека, чем пустота. И ничто его так не давит, как одиночество.