Юрий Астров - Крылья

— Посещал, посещал, — хохотнул человечек. — Когда твой батя вынес на чердак ненужную литературу, я с безделья всю ее прочел. А что за литература — помнишь? Папаша-то лектором-атеистом был, не говоря уж, что историком… Там не только Емельян Ярославский, а и Липс, и Фрэзер… Ну, ладно, делай дело-то!

— Э-э, нет, — протянул наш герой, — ты вот что сначала скажи: затеялся я с этим делом, а даже не знаю, добрая Сила-то или злая?

— Ты дурочку не валяй! — рассердился домовой. — Не маленький, образованный небось! Должен понимать: Сила сама по себе ни злой, ни доброй не бывает! Твоя задача — чтоб она тебя признала, чтоб ты ею управлять смог. Так долго мне ждать еще?!

И Семен прочел (по бумажке, конечно): «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое…», а когда повернулся к углу, домового уже не было.

— Ну, милок, принес, что ли? — спросил домовой.

— Да вот, в мешке, — поспешно ответил Семен.

— Ну, дак доставай, да и с Богом! — потер ручки суседка.

Семен осторожно развязал мешок, засунул туда руку в перчатке. Из мешка раздался дикий мяв.

— Ты погоди, погоди с кошкой-то, — зачастил домовой. — Я ж тебя про что спрашиваю? А?

— Ну, понял, понял, — буркнул Семен, доставая из кармана серого макинтоша (добытого из того же сундука) бутылку, стопку и огурец.

— Да ты никак казенной седни принес? — восхитился домовой. — Ну, скажу тебе, хороший ты хозяин! Папашу твоего я шибко уважал, так ведь он в меня не верил! Только на девятое мая оставлял стаканчик с водочкой, хлебушком накрытый, на ночь — вот тогда я лишь и разговлялся. А ты… будет из тебя толк, будет.

Крякнув, он лихо опустошил стопочку, откусил кусок огурца и, не прожевав, приказал:

— Доставай кошку.

На чердаке было темновато, но домовому это помехи не составляло. Семен предъявил ему черную кошку — держал он ее за шиворот и на вытянутой руке.

— Ага, Маньки Селедчихи. Ну, хрен с ей, она скотина известная. Только вот… дай-ка, дай-ка разглядеть…

— Побойся бога, суседка, — взмолился Семен. — Третью ведь приношу! Сколько ты их браковать будешь? Легко, по-твоему, ночью черную кошку поймать?!

Он с ужасом вспомнил свои ночные бдения на пустырях и даже на крышах, удавки — нехитрое, но собственное изобретение (а сколько раз он не успевал затянуть петлю, и кошка убегала!), крики разъяренных хозяев, а главное — хозяек, — хорошо, хоть ни разу толком не разглядели! — наконец — исцарапанные руки…

— А сколько надо, столько и буду! Не хватало еще на белой шерстинке нагреться! — сварливо ответил домовой. — Ты, хозяин, слушай старого человека, я дурному не научу. А если делать — так делать, а не дурака валять! Впрочем… годится. Значит, котел чугунный у тебя есть…

— Есть, — подтвердил Семен Орестович.

— Ну, и ладненько. С завтрашней ночи и начнешь. Ровно в полночь опустишь ее в кипящий котел…

— Живую?! — ужаснулся Семен.

— Э-э, да ты, видать, слабоват, а туда же — Силу хочу! — издевательским тоном обрезал его домовой. Семен промолчал. Домовой после паузы продолжил:

— Значит, варить будешь двенадцать ночей. На исходе двенадцатой выплеснешь на костер весь этот… бульончик, костер погаснет, и ты найдешь в пепле одну-единственную косточку. Она и будет кость-невидимка. Возьмешь ее через тряпочку, положишь в полу кафтана, отнесешь в дом — и не трогай! А вечерком, в обычное время, принесешь на чердак, тоже в тряпице, я тебя ждать буду, объясню, что дальше делать. Как вести себя, пока кошку варишь, сейчас расскажу. Значит, так: котел вскипятить к полуночи и ровно в двенадцать бросить туда кошку. Это в первый день. А потом — уже с кошкой — котел ставить на огонь ровно в полночь. И не опаздывай ни на минуту. Ну, на минуту-то, наверное,… Варить до первых петухов, слава Богу, на улице еще остались, кричат. Закукарекают — снимай сразу. Но вот что нельзя точно: заснуть нельзя, днем отсыпайся. От котла не отходи — перевернут!

— Кто? — удивился Семен.

— Ну… есть кому. Ты их все равно не увидишь, и хорошо, что не увидишь. Но они там будут! О семье своей вспоминать нельзя, — хотя у тебя ее нет, а бывшая не считается. Это ладно. Наговоры я тебе продиктую — выучи наизусть, в темноте, при костре, можешь и не разобрать. На каждый новый день — новый наговор. И последнее: дело это долгое и нудное, можешь ругаться — тебе захочется, я знаю, — но только не вслух! Особенно упаси тебя нечистую силу упомянуть. Никшни! Иначе косточку-то-невидимку прямо из котла и украдут, ты и не заметишь.

— Эти?.. — спросил Семен Орестович.

— Эти… Ну, давай, клади кошку назад в мешок (тут только Семен сообразил, что в руке домового кошка ни разу даже не мяукнула), и давай, благословясь, допьем. Тебе сейчас полезно, а мне… тоже.

Благословясь — не благословясь, а выпили. Семен потуже затянул мешок, пока домовой занюхивал водку огурцом, а потом достал фонарик, ручку и блокнот.

— Диктуй, я готов…

Дикий, заброшенный сад густо зарос вишенником, особенно у забора в дальнем краю участка. Вполне выспавшийся Семен Орестович еще с вечера наготовил топлива. По счастью, за домом имелась поленница, — осталась с тех времен, когда по улице еще не провели газ. Поскольку дрова были в основном дубовые да вязовые (ох, и покарячился с ними батя, наверное!), они за десяток лет не сгнили, а даже подсохли, — лежали-то под навесом… Добрую треть поленницы перетаскал к вишеннику Семен, чтобы сразу хватило на все двенадцать ночей. Достал из сарая треножник с крюком, принес пару ведер воды — еще выкипит! — и круглый котел с крышкой. В таких чумаки когда-то варили кулеш, когда возили силь з Крыму, а сейчас эти котлы высоко ценятся рыбаками-любителями, каковым отец и был.

Если кто ночью и увидит огонь костерка — то только со стороны огородов, а кому там по ночам мотаться, кроме разве влюбленных парочек, — но им огонь ни к чему. Так что сплетен особых пойти не должно бы… Да и с двенадцати ночи до четырех утра (петухи должны запеть никак не позже, насколько он помнил) надо как-то время убить — захватил с собой Семен и «Спидолу». Оно и время точненько услышишь, удобно. Наконец, минут за пятнадцать до полуночи, с тяжелым сердцем открыл чулан и вынес оттуда мешок с кошкой. Та не ворочалась, не мяукала, но была явно живой: напряглась, ждала удобного случая, чтобы вырваться и сбежать.

Костерок горел несильно, вода пока не кипела, и Семен подбросил дровец — пару дубовых полешков, заранее наструганных на манер ежей. Включил приемник, настроился на «Маяк». Надел старые кожаные перчатки, непременный атрибут его ночных охот, за минуту перед сигналами точного времени стал осторожно развязывать мешок. Поднял крышку котла — вода кипела ключом. В самый раз… Приемник начал бибикать. Семен запустил в мешок руку и стал читать наговор, лежащий перед ним на земле в свете костерка. С двенадцатым сигналом он выдернул руку из мешка и разжал ее над котлом. Дикий кошачий визг тут же захлебнулся — Семен мгновенно водрузил крышку на место.