Виктор Войников - Белая волна

Можно никуда больше не идти. Остаться здесь, в уютной тьме зала. У Могилы.

Усталость и слабость обвалились на меня, двестикилограммовым «блинчиком» придавив к полу. Там, наверху, в двух десятках метров над моей головой уже наверняка взошло солнце. Отдыхать. Отдыхать в сумраке Системы. Никуда не идти.

Никуда…

К черту! Я зло ударил камень онемевшим кулаком. Боль немного разогнала апатию.

Совсем чуть-чуть, но мне хватило и этого, чтобы прийти в себя и вспомнить, что отличительной чертой моего характера является упрямство. Глупое и дурное упрямство. Упрямство способное заставить меня упорно лезть вперед. Не смотря ни на что. Вопреки здравому смыслу.

Вставай. Тебя ждут. Давай, старина Бат, осталось совсем немного. Не сдавайся.

Там у перекрестка — Ян и ребята Голландца. Они ждут твоей помощи, даже если… «Если» я торопливо задавил в своем сознании. Я не хотел, не мог поверить в то, что опоздал. Что опоздал окончательно и бесповоротно. Что Антон… В общем, я не мог допустить этого «если».

Пятикилограммовый рюкзак весил чудовищно много. Наверное, он пустил корни в землю, пока я отдыхал. Я включил фонарик. Луч света из ярко-белого давно стал тускло-желтым. Батарейки дожевывали последние микроамперы. Поискать запасные на Пятом пикете я не догадался. Сядут батарейки — придется жечь свечи.

Идти дальше. Как угодно, но идти. Наверное, я все-таки нашел метки, потому, что помню, что упал уже на перекрестке с туннелями-близнецами. Но я дошел. Все-таки дошел. Какое-то время я вспоминал — какой из туннелей мне нужен. Два одинаковых, черных провала молча ожидали моего решения.

Правый. Правый туннель.

Я уже не шел. Тяжело дыша, еле переставляя ноги, я ковылял, опираясь на стену, пытаясь сохранить равновесие и страшась одного. Я боялся потерять сознание. Если это произойдет, то я так и останусь лежать здесь, в считанных метрах от колодца.

Я не мог допустить этого. Не имел права. Нельзя упасть. Нельзя позволить себе соскользнуть за грань реальности. Нельзя потеря… … — Бат? — громкий шепот, доносившийся с перекрестка, беззвучно гас в сумраке.

Я медленно приходил в себя, пытаясь понять, что произошло. Весь мир медленно и болезненно всплывал из липкого комка темноты, клубившегося в моей голове. Я лежал на полу ничком. Все-таки потерял сознание? — …Бат?! Это ты?! — я осторожно приподнялся, непослушной рукой, стряхивая с лица каменную крошку. Антон. Это голос Антона. Антон. Живой. Живой!!!

— Антон?.. — негромко прохрипел я. Распухший язык еле ворочался во рту и говорить было трудно. Радоваться тому, что Антон жив и удивляться тому, что он до сих пор никуда не сверзился из шахты, не было ни сил ни времени.

— Бат? Что с тобой?

— Яд… — объяснил я, неуклюже пытаясь подобрать с пола фонарик и подняться самому, — …Яд волны.

— Ты нашел Скифа? Где он?

Я все-таки поднял фонарик.

Оказалось, что я упал уже на самом перекрестке. Рюкзак валялся недалеко от фонарика. До колодца оставалось не более десяти шагов.

— Его… нет… Он ушел… с Тигрой… к Большому… Мосту… — я попытался пристроить фонарик в камнях у стены, так чтобы он мог освещать перекресток. Мне это удалось. С четвертой попытки.

— Антон… — застежка рюкзака не поддавалась, выскальзывая из распухших пальцев. — …Я собираюсь зажечь колодец.

— Что-о-о?! — Антон забыл про то, что на перекрестке лучше не шуметь. Наверное, он решил, что у меня начинается бред. Он был не очень далек от истины. — … Я не знаю… получится или нет, — ответил я, стискивая в кулаке остатки сил, чтоб заставить себя говорить внятно и спокойно, — Ничего лучше… все равно не придумаем…

Наконец я догадался что можно просто вспороть рюкзак ножом. На пол вывалились две пластиковые бутылки с бензином. Горючее для заправки примуса, которое я забрал с Пятого пикета.

Мой огнемет.

Я добил многострадальный рюкзак окончательно, несколькими неровными надрезами оторвав от него большой треугольный лоскут брезента.

Я даже не пытался откручивать пробки — просто срезал горлышки обеих бутылок.

Воздух вокруг мгновенно пропитался резким, пьянящим запахом бензина. Кусок брезента я запихнул в одну из бутылок.

— Антон…

— Бат?

— У меня четыре с половиной литра горючки… Беги, как только это дело начнет гореть… Ты сумеешь… спрыгнуть?

— Да. Не волнуйся… Бат, ты в порядке? — …Лучше не бывает… Готов?

— Готов…

Достав спички, я зажал коробок в зубах, освобождая руки для бутылок. Как близко меня подпустит волна? Стараясь не пролить бензин (почти удалось), я сделал несколько шагов. И еще несколько. Что-то плеснуло в колодце. Я не стал разбираться — показалось мне или нет. Разбрызгивая бензин, пластиковая двухлитровка по дуге отправилась в колодец. Вытащив брезент из второй бутылки, я метнул ее вслед за первой.

— Антон!!! — заорал я, чиркая спичкой. С ужасом я услышал, как, после всплесков обеих бутылок, в колодце что-то действительно начало шевелиться.

Лоскут ткани, пропитанный бензином, вспыхнул, опалив пальцы. Я швырнул пылающий брезент в колодец.

Четыре литра бензина, разлившегося по поверхности воды, с хлопком полыхнули, превратив колодец в маленький вулкан. Перекресток озарил колышущийся свет. Все вокруг обрело резкие тени. Что-то попыталось прорваться сквозь языки огня наверх, но замерло, окутанное пламенем, и, спустя мгновение, рухнуло обратно в колодец, в море пляшущего огня.

Из отверстия в потолке над горящим колодцем, вывалился отчаянно кашляющий Антон, приземлившись как раз на бордюр колодца. Секунду он размахивал руками, балансируя над огнем, потом, соскочив с бордюра, кинулся ко мне, по-моему совершенно забыв о волне.

— Бат!

В мечущихся отсветах пламени, я успел заметить людей бегущих через перекресток.

Первым бежал Ян. И я, наконец, позволил себе потерять равновесие. Скользнуть в зыбкую тишину катакомб. В уютный сумрак Системы…

— Чем же все закончилось? — вежливо осведомился Саша, снимая закипевший сименсовский электрочайник с подставки.

Мы расположились на третьем этаже, в преподавательской, рядом с одной из лабораторий биофака. Внизу, за окном, не спеша, расходились последние студенты.

Мягкое вечернее Солнце, плавало над крышами домов в компании одинокого облачка, непонятно как очутившегося в выгоревшей за день лазури неба. Старинное здание Университета постепенно окутывало то флегматичное спокойствие, которое появляется только накануне выходных, когда последние когорты студентов покидают его и бастион знаний пустеет, оставаясь один на один со своими воспоминаниями.

Пожав плечами, я невольно коснулся марлевого тампона с мазью, крест-накрест приклеенного к щеке пластырем.