Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

Девушка встрепенулась.

Она не успела рассмотреть генетические богатства, выставленные на витрине верещагинского лица; может, она и не разобралась бы в них за короткое время проплывания мимо, но произнесенная Верещагиным формула подействовала на нее мгновенно. Девушке сразу стало ясно, что этот проплывающий в лодке мужчина принадлежит к очень уважаемому ею клану людей науки, а тот факт, что Верещагин произнес формулу с легкостью, едва лишь глянув на открытую страницу, свидетельствовало и том, что он в этом клане занимает не последнее место, а, может, даже одно из первых. Уверенная легкость верещагинского высказывания произвела на девушку большое впечатление еще и потому, что сама она только сегодня с большим трудом постигла данную научную истину.

Одним словом, она сказала: «Ой, вы знаете петлю гистерезиса?», на что Верещагин скромно ответил: «Немного», после чего, пристроив свою лодку к лодке девушки, часа полтора рассказывал ей об остаточном намагничивании и о многом другом, что необходимо было знать ей для предстоящего экзамена в институте, котором она училась заочно. Когда они подплыли к лодочной станции, девушка сказала: «Вы мне столько объяснили, сколько я сама и за два дня не выучила бы. Значит, сегодня вечером я могу отдохнуть и пойти в кино». Опять-таки: не Верещагин предложил это кино, а сама. Верещагину не оставалось ничего другого как согласиться.

«Лучше давайте в театр», – сказал он. Как раз какую-то новую пьесу давали. По всему городу афиши развешаны были: премьера, мол.

Это была очень интересная трагическая пьеса, даже немного комедия об одном человеке, у которого никак не могла наладиться нормальная семейная жизнь. Первая жена не обращала на него никакого внимания, кормила всякой позавчерашней бурдой, ей лишь бы с соседками поболтать, и он нажил с нею желудочную болезнь, не столько из-за плохого питания, сколько из-за постоянных ссор. А вторая жена попалась еще хуже, она хоть и кормила довольно прилично, но зато все время изменяла ему – сначала потихоньку, а потом, бесстыдница, в открытую. Он опять развелся и был в страшном отчаянье, но тут ему встретился один старичок – настройщик роялей, с которым он подружился, раскрыл ему душу и попросил совета. Старичок был мудрый и объяснил причину семейных неудач очень убедительно. Все наши беды, сказал он, оттого, что мы женимся не на лучших, а на ближайших. И спросил героя пьесы, где он познакомился с первой женой. Тот ответил: в соседнем подъезде жила. А со второй? В смежном отделе работала. «И ты еще хотел счастья? – вскричал старичок. – О, кротовья слепота нашей любви! Дальше своего носа не видим и берем близлежащее! Даже солнце мы любим не потому, что оно лучшее, а потому, что ближайшее светило!»

Так он объяснял семейные неудачи героя, и тот ушел от старичка полный решимости начать новую жизнь. Вернулся он через месяц – глаза сверкают, рот в улыбке. «Ну, спасибо! – говорит старичку. – Теперь у меня третья жена – чудо! Полная гармония душ и тел!» Оказывается, он специально взял отпуск и целый месяц путешествовал по Сибири, где и познакомился с этой женщиной, с которой у него теперь гармония. «Ты был прав, старик, сказал он настройщику. – Все наши беды от любви к близлежащему. Я нашел далекую и теперь – счастлив. И ушел.

А через полгода вызывают настройщика по одном адресу настроить инструмент. Он приходит и видит своего знакомого. «Это вы здесь, оказывается, живете?» – «Да, я», – отвечает знакомый, а сам весь в синяках. «Как жизнь?» «Ужасно! – отвечает. – Еще хуже, чем раньше. Те хоть не били. А эта – кормит бурдой, изменяет, да еще и лупит меня. А когда я плачу, она громко играет на пианино, чтоб соседи не слышали моих рыданий. Вконец расстроила инструмент». – «Постойте, – говорит настройщик. – А где вы с ней познакомились?» – «Да я же рассказывал, – говорит несчастный. – Далеко в Сибири». – «Сибирь большая, где именно?» – «В одном таежном поселке, – отвечает несчастный. – Дальше некуда. Зашел там в столовую пообедать, а она села за мой столик». – «Несчастный! – вскричал настройщик. – Ты опять полюбил ближайшую! Первая хоть в другом подъезде жила, вторая в другом отделе работала, а эта – за одним с тобой столиком сидела! Ближе некуда! О, кротовья слепота нашей любви!»

Тут этот несчастный как ударит кулаком по клавишам пианино – это кульминационный момент пьесы, публика в зале вся вздрогнула от неожиданности, – как ударит, да как закричит: «Мать твою так, проклятый старый хрыч, как же я могу полюбить далекую, если ее не увижу? А стоит увидеть, как ты сразу объявляешь, что она уже близкая! Я же сначала встретить должен, чтоб мое сердце зажглось любовью! А ты хочешь, чтоб я шел по одной улице, а поскользнулся на арбузной корке, которая лежит на другой?»

В этом месте публика начинает хихикать, хотя пьеса, в целом, трагическая. «Как мне полюбить далекую?» – кричит герой и рыдает. А настройщик тем временем настраивает инструмент. «Бум-бум! Бум-бум!»- звучит пианино. «А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы!» – сотрясается в рыданиях герой. Звуки то заглушают друг друга, то сливаются в единый аккорд, полный тоски и отчаянья. Так заканчивается спектакль.

Квартиру Верещагин получает очень быстро – старый друг Пеликан постарался; в связи с новосельем появляется множество разных хозяйственных забот, к тому ж новая работа требует глаза и усердия,- нет у Верещагина времени размышлять над юношескими идеями.

Бежит он, например, на станцию – открыточка пришла, багаж из Порелова прибыл, – думает пожертвовать этому делу час-полтора, а выходит – целый день пропал. И вечер впридачу тоже.

Как неорганизован мир вокруг! Бегает Верещагин по сырому бескрайнему багажному подвалу, души живой найти не может. «Кто здесь есть?» – кричит, на ящики, тюки, контейнеры натыкается, все силы потерял в этом темном подземном городе, пока наконец не посчастливилось; вышел случайно на светлую площадку, где два испачканных человека сидят за журнальным полированным столиком, курят и играют в азартную игру.

Обрадованный Верещагин бросается к ним, объясняет: багаж получить нужно, но эти люди в азарте и посторонние шумы воспринимают плохо. Верещагин им в уши про багаж, а они в это время такой разговор ведут: «Крестовая семерка еще вначале вышла». – «Это пиковая вышла, а крестовая еще нет». – «Если б не вышла, я б к тебе с шестерки не заходил». – «А если я тебе скажу, что не вышла?» – «Что ты мне говоришь – вышла!» – вот такой, по непонятности почти что научный разговор ведут. Верещагин квитанцией машет, сто тысяч раз повторяет, что ему прибывший багаж желательно получить, но события за столиком развиваются по своим законам: на крестовую шестерку шлепается крестовая семерка, которая якобы вышла, – игрок, ее выбросивший, торжествует победу: радостно затягивается сигареткой и хохочет так, что дым из его глотки вылетает комьями, плотными, как булыжники.