Айзек Азимов - ИНЫЕ МИРЫ, ИНЫЕ ВРЕМЕНА. Сборник зарубежной фантастики

— Почему? — Кляйнман; как всегда, был невыносим. — Если нам ничего не угрожает, то что же в этом опасного?

— Вы можете заблудиться, — терпеливо объяснил Хольман. — Кусты высокие, и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок и вам это не грозит. — Он улыбнулся. — Честное слово, вы ничего не потеряете, если последуете моему совету.

Дело было не только в этом, но он, видно, решил не тратить слов попусту. По обыкновению, пассажиры выслушали инструктаж беспечно и равнодушно, явно собираясь поступать, как им заблагорассудится. Под наблюдением Хольмана они прошли через шлюз, сопровождавшие их члены экипажа следовали в некотором отдалении. Он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что подошел ко мне и серьезно посмотрел на меня.

— Может, не пойдешь на этот раз?

— Не могу.

— Смог бы, если бы захотел, — рявкнул он, затем уже мягче добавил: — Зачем тебе это, Джои? Что тебе это даст?

— Извини, — я не хотел спорить с ним. — Мне нужно идти работать.

Работа не заняла у меня много времени, об этом я позаботился заранее. Как всегда на Ахероне, я работал торопливо, мысли мои были далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман, вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне было слышно, что говорил доктор, перевязывая раны.

— Я ведь предупреждал вас, — говорил он. — Кремний — это стекло, а стекло вещь твердая, но хрупкая. Что случилось?

— Я хотел сорвать несколько стручков, — сказал Кляйнман, — попытался отломать ветку. — Он выругался, возможно, от болн. — С тем же успехом я мог бы схватить пригоршню ножей.

Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что атветил Хольман: Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся лицом к зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже через поляну был слышен звон колокольчиков.

Я побежал в сторону долины, и звук усилился.

Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу.

Я осторожно пробирался между высокими кустами и остановился только, когда добрался до знакомого мне места. Передо мной был крутой обрыв, а далеко внизу долина, сплошь покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал, затаив дыхание. Наконец ветер усилился, и началось. Звон колокольчиков невозможно описать словами: Многие пытались сделать это, но не смогли, а я не поэт; Нужно услышать эту музыку и понять; а услышав один раз, невозможно забыть. В долине были тысячи кустов, усыпанных стручками, она звучала, как огромный резонатор. Звук поднимался наверх волной, множество нот, все, какие только возможны, вместе и по одной, сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке были все звуки, все, какие только могли быть.

Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня смотрел Хольман.

— Джон!

— Оставь меня в покое. — Я сбросил его руку. — Зачем ты вмешиваешься?

— Уже поздно, — сказал он. — Я начал беспокоиться. — Он взглянул вниз, на долину, и я понял, что он имел в виду. — Пойдем на корабль.

— Нет. — Я шагнул в сторону. — Оставь меня в покое.

— Не дури, — сказал он хриплым от злости голосом. — Сколько раз я должен повторять тебе, что это — иллюзия?

— Какое это имеет значение. — Я посмотрел на долину. — Я верю в это. Он живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.

— Иллюзия, — повторил Хольман. — Мечта.

— Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. — Я взглянул на него. — Не беспокойся, я верю тебе.

— И надолго хватит твоей веры? — Он выругался, грубо и зло. — Черт возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе и перестать растрачивать себя понапрасну.

— Да. — Я шагнул в сторону корабля. — Работа. Меня будут искать.

— Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то, чему ты учился, а не нянчиться c кучкой туристов. — Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза. — Когда-нибудь ты попытаешься забыть, чтo этo иллюзия. Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может, мне нужно рассказать тебе, что тогда произойдет?

— Нет. — Я посмотрел вниз. — Не нужно.

— Пора образумиться, Джон, — сказал он устало. — Ты должен вернуться к своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?

Довод был не нов, я слышал его много раз, но как я мог это сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине поющих колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который так терпеливо ждал моего возвращения.

По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка, и на это были свои причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на закате, когда утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью.

Проходили часы, и пассажиры переменились. Они стали спокойнее, задумчивее, не вступали в споры. После первой высадки никто не пытался собирать сувениры. И не потому, что боялись порезаться о стеклянные ветки, с этим можно было как-нибудь справиться; скорее, они боялись, что планета лишится даже малой части того, что рождало такую чудесную музыку.

Наступила вторая ночь и прошла очень быстро. Рассвет залил горизонт сверкающими потоками золота и огня, и, как всегда, утренний ветер тронул колокольчики, и воздух наполнился неправдоподобно прекрасной музыкой. Все слушали. Экипаж и пассажиры застыли в лучах восходящего солнца, и красота Ахерона переполняла их души и сердца.

Потом, когда корабль готовился к отлету, пропала Лора Амхерст. Это известие принес мне Хольман, в его глазах стоял ужас.

— Вдова, — сказал он. — Колокольчики. Черт возьми, ты должен был быть внимательнее.

— Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули корабль. Но мне кажется, я знаю, гДe oна.

— В долине? — опередил он меня. — Ты уверен в этом?

— Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. — Я бросился к двери. — Я приведу ее.

Я побежал прочь от корабля, продираясь сквозь кусил, не обращая внимания на ветви, в клочья раздиравшие мою одежду, не вслушиваясь в музыку, — звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений, Я свернул с протоптанной тропинки и побежал в сторону долины. Надо было спешить, я мчался наперегонки с ветром, и когда я добежал, все мое тело было изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора Айхерст, с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.

— Лора! — Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.

Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко, стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и слушать.

— Этого нет на самом деле. Все это иллюзия. — крепко прижимал ее к себе, предупреждая внезапное движение. — Ваш муж?