Айзек Азимов - ИНЫЕ МИРЫ, ИНЫЕ ВРЕМЕНА. Сборник зарубежной фантастики

Приняв решение, я тут же взялся за дело. Я ПoЗвoнил по телефону своему шефу — помните, что такое телефон? — и помирился с ним. Я сказал:

— Фред, я признаю, что погорячился, но пойми, это мое детище, мой единственный шанс стать всемирно известным ученым. Я мог бы получить за свое открытие Нобелевскую премию.

— Конечно, Шерм, я все понимаю, — сказал он, — когда вы вернетесь в лабораторию?

— Ну… э… а как насчет моих сотрудников?

— Я отложил решение на случай, если вы передумаете. Так что, если вы вернетесь, все будет сделано, как мы договорились.

— Вам ведь нужен отчет по проекту А-27? — сказал я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.

— Конечно.

— Тогда пусть механики не трогают оборудование, пока я не напишу отчет.

— Хорошо, я еще вчера запер лабораторию.

— Прекрасно. Я бы. хотел засесть в лаборатории, и чтобы меня никто не трогал, пока я не выдам отчет.

— Вoт и хорошо, — ответил он.

Я начал готовиться к перемещению, и первым делом купил у театральных костюмеров платье античного путешественника. Наряд состоял из туники, или хитона, длиной до колена, короткого плаща-хламиды, какой носили всадники, котурнов с плетеными ремешками, сандалий, широкополой войлочной шляпы и посоха.

Я перестал бриться, хотя у меня было слишком мало времени, чтобы отпустить приличную бороду.

Помимо этого в мое снаряжение входил кошель с монетами той эпохи, в основном золотыми македонскими статирами. Некоторые монеты были настоящими, я приобрел их у фирмы, торгующей нумизматикой, но большую часть монет я сам отлил ночью в лаборатории. Я позаботился о том, чтобы взять достаточно денег для безбедной жизни в течение девяти недель. Это было нетрудно, потому что покупательная способность драгоценных металлов в античном мире была в пятьдесят раз выше, чем в моем времени.

Я надел тяжелый пояс с кошелем прямо на голое тело. На этом поясе также висело метательное орудие, так называемое ружье, о котором я Вам уже рассказывал. Такое маленькое ружье, как мое, называется пистолет или револьвер. Я не собирался никого убивать и достал бы ружье только в крайнем случае.

Я также взял несколько маленьких приборов, чтобы произвести впечатление на Аристотеля: карманный микроскоп, увеличительное стекло, маленький телескоп, компас, хронометр, карманный фонарик, маленький фотоаппарат, а также некоторые медикаменты.

Я собирался показывать эти предметы только с большими предосторожностями. Когда я рассовал все это снаряжение по кошелям и сумкам на своем поясе, оказалось, что я тяжело нагружен. На другом поясе поверх туники висел маленький кошелек с мелочью на ежедневные расходы и перочинный нож.

Я свободно читал по древнегречески и попытался усовершенствоваться в разговорной речи, прослушивая записи на говорящей машине. Я знал, что буду говорить с акцентом, но мы не могли узнать, как в точности звучал аттический диалект. Поэтому я решил выдать себя за индийского путешественника. Никто бы не поверил, что я эллин. Если бы я сказал, что прибыл с севера или с запада, ни один эллин не стал бы со мной разговаривать, потому что европейцев считали воинственными, но придурковатыми дикарями. Если бы я сказал, что приехал из Карфагена, Египта, Вавилонии, Персии или другой всем известном цивилизованной страны, возникла бы опасность, что я встречу кого-нибудь, знакомого с этими странами, и тогда мой обман был бы раскрыт. Сказать, откуда я прибыл на самом деле, было бы неблагоразумно, и я сделал бы это лишь в крайнем случае. Это привело бы к тому, что меня сочли бы лгуном или сумасшедшим, в чем, осмелюсь предположить, не единожды подозревали меня и Вы, Ваша милость.

Индийцем, однако, вполне можно было назваться.

В те времена эллины ничего не знали об этой стране, кроме нелепых слухов и того, что писал в своей книге Ктезий из Книда, пересказавший легенды об Индии, услышанные им при персидском дворе. Эллины знали, что Индия — страна философов. Поэтому мыслящие греки могли бы счесть индийца почти равным себе.

Какое имя придумать себе? Я решил назваться Зандрой, переделав на эллинский лад распространенное индийское имя Чандра. Я знал, что эллины все равно бы это сделали, так как у них не было звука «ч», и они добавляли греческие падежные окончания ко всем иностранным именам. Я не собирался называть себя своим настоящим именем, так как оно даже отдаленно не напоминало греческое или индийское.

(Когда-нибудь я должен буду объяснить Вам, какое недоразумение привело к тому, что в моем мире гесперидов называли индейцами). Меня очень беспокоило то, что мой костюм был совершенно новым и чистым.

Он совсем не был поношен, а я едва ли мог обновить его в Брукхейвине, не привлекая внимания. Я решил, что если это вызовет расспросы, я отвечу: да, я купил его, приехав в Грецию, потому что не хотел, чтобы мой национальный костюм вызывал подозрения.

Днем, если я не рыскал по Нью-Йорку в поисках нужных мне вещей, то запирался в комнате, где стояла машина. Мои коллеги думали, что я или готовлю отчет, или разбираю машину, а я в это время готовился к путешествию. Так прошли две недели. Однажды мой шеф прислал записку, в которой спрашивал, как обстоят дела с отчетом. Я сообщил в ответном письме: «Почти готов». Ночью я вернулся в лабораторию. Я часто это делал, и охрана не обратила на меня внимания. Я про-: шел в помещение, где стояла машина времени, запер дверь изнутри и достал костюм и снаряжение.

Я настроил машину так, чтобы оказаться недалеко от- Пелды, столицы Македонии, весной 340 года до Рождества Христова по нашей системе летосчисления (976 год по алгонкинскому календарю). Я включил машину, забрался в нее и закрыл дверь.

Невозможно описать, что ощущаешь, путешествуя во времени. Чувствуешь острую, мучительную боль, но так недолго, что не успеваешь вскрикнуть. В то же время испытываешь чудовищнее перегрузки, летишь, будто снаряд из пушки, но неизвестно куда.

Затем сиденье выскользнуло из-под меня. Раздаяся треск, и со всех сторон в меня впились острые сучья.

Я свалился прямо на вершину дерева.

Я схватился за ветки, чтобы не упасть. Устройство, которое перенесло меня в Македонию, обнаружило твердое тело в том месте, где я должен был материализоваться, подняло меня над вершинами деревьев и отпустило. Я упал на старый дуб, зазеленевший по весне.

Схватившись за ветки, я выронил посох; он упал и тяжело ударился о землю. Во всяком случае, ударился обо что-то. Раздался испуганный вопль. Одежда древних греков не приспособлена для лазанья по деревьям.

Ветки то цеплялись за мою шляпу, то рвали плащ, то впивались в нежные не защищенные брюками места.

В конце концов я сорвался вниз с высоты в несколько футов и упал в грязь.