Юрий Антропов - Самосожжение

Надо заметить, что в ту пору он еще не сформулировал эти вопросы, которые вчера вечером зазвучали как бы даже риторически.

А может, все началось гораздо раньше, а теперь уже и заканчивается?

Тридцать пять лет со дня атомной бомбежки Хиросимы.

Как бы в ознаменование этого события президент США господин Рональд Рейган отдает приказ о производстве нейтронного оружия.

Очередная новинка сезона.

Нейтронное оружие — чистое оружие. Нейтронное оружие, говорит президент, наносит лишь побочный ущерб. Под этим термином господин президент имеет в виду погибшее гражданское население. Детей, женщин, стариков… Но зато не будет ни разрушений, ни пепла, говорит господин президент, ничего такого, что шокировало цивилизованного человека в разбомбленной Хиросиме. Нейтронное оружие, говорит президент, оставляет невредимыми материальные ценности.

Какая прелесть, не правда ли?

Господин президент, вы это серьезно?

Да, всерьез, говорит президент, и объявляет солдат человеческими ценностями. Солдаты нужны господину президенту для подвигов. Для утверждения своей системы во всем мире. То есть для гегемонистских целей. Именно так это называется. Но поскольку имеется оружие еще и нечистое, разные там ядерные бомбы, бинарные заряды, лазерные лучи, ну и так далее, то человеческие ценности тоже не уцелеют.

Ни одного живого человека на всей Земле!..

К этому времени мать Адама уже умерла. Адам узнал об этом случайно. Она умерла в пятьдесят с небольшим от роду. Адам точно не знал, когда она умерла. Как. Отчего. Где похоронена… Род занятий, образ жизни и, соответственно, уровень — именно так это называется на языке социологов — был тоже не установлен… Ему было шесть лет, когда мать оставила его. То есть бросила. Ну да вы знаете, как это бывает. Отец в то время был на войне, он чудом уцелел во время атаки японцев на Пирл-Харбор.

Стало быть, он потерял и отца и мать.

И от них не осталось никаких материальных ценностей.

Разве что несколько семейных фотографий.

От которых у Адама возникала сердечная боль.

Не было и у Гея к этому времени отца и матери.

Последние годы своей жизни отец Гея провел на Усть-Илиме. Он стал строителем, да не простым, а сибирским, чтобы приобщиться к замечательным свершениям сибиряков. Он работал электросварщиком на Усть-Илимской ГЭС. Зарабатывал пенсию. Образ жизни и уровень жизни отца был, наверно, иным, нежели у матери, которую Гей видел в последний раз еще в детстве. Во всяком случае, Гей знал достоверно, что из времянки — район Самостроя — отец переехал в двухкомнатную квартиру со всеми удобствами в новом крупнопанельном доме на улице Романтиков.

Очень хорошее название улицы.

А когда-то, в Лунинске, отец и мачеха, перед тем как въехать в барак на Новой Гавани, сняли угол в домишке на улице Победы.

Очень хорошее название улицы.

Только угол был плохой.

И Гей однажды сказал об этом Бээну.

То есть не про угол, а про улицу.

В тот раз Гей сдуру потащился за Бээном. На кой черт ему далась эта теплотрасса! Захотелось, наверно, посмотреть, как Бээн руководит не в кабинете, а на объекте, именно так это называется. И вдруг теплотрасса свернула в какую-то улицу и пошла по ее середине. Отвалы из траншеи почти скрывали из виду шлакоблочные домишки, которые выросли тут, словно поганки после дождя, на пустыре, где были горы отвалов шлака лунинской ТЭЦ.

— Да это же улица, на которой мы снимали угол! — воскликнул Гей.

— Какой угол? — не понял Бээн.

— В котором живут.

— А когда это было?

— Вскоре после войны. Перед тем как отец получил комнату в бараке на Новой Гавани.

— Твой отец?.. — Бээн даже приостановился. — Он кто был?

— Он был офицером. И прошел всю войну.

— А ты помнишь, где именно он воевал?

— Я помню. Волоколамское шоссе. Сталинград. Кенигсберг.

В лице Бээна что-то дрогнуло.

— Ему повезло… — хрипло сказал Бээн.

У Гея было такое впечатление, что Бээн вдруг вспомнил худого, в чем душа держалась, демобилизованного офицера в поношенной, но чистой форме без погон, который сказал ему: КОМАНДИР, ПОМОГИ ВЫЙТИ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ.

— А где он теперь? — спросил Бээн.

— Его нет.

— А эта улица осталась…

— И Новая Гавань осталась.

— И Новая Гавань осталась… — Бээн огляделся. — Улица Победы… Ну и головотяпы у нас в горисполкоме! Сегодня же скажу, чтобы переименовали. — Он усмехнулся. — Хочешь, назову твоим именем? А что! Известный социолог, ученый, наш земляк, лунинец…

— После моей смерти, — усмехнулся Гей. — Заранее сердечно благодарю. Буду знать, где висят таблички с моим именем. Не самое худшее на земле место…

Бээн понял, что Гей заводит его, и пошел прямиком в свой офис, чьи стеклянные панели витражей сверкали издали, как золотые.

Поскольку улицу Победы впоследствии переименовали и благоустроили, проведя водопровод в виде уличных колонок, Гей не знал, надо ли ее воссоздавать в будущем из атомов и молекул, то есть не знал, как именно воссоздавать.

Из каких атомов и молекул.

Кстати, матери и отцу он посвятил в свое время парочку опусов, которые вошли в цикл с таким названием:

В этом цикле социологических опусов Гей высказал оптимистическую мысль по поводу жизнестойкости тех людей мира сего, у которых была добрая, светлая душа.

Их жизнь гнет, а они распрямляются, жизнь ломает их, а они держатся!..

За этот цикл Гей премию получил.

И он хотел при случае подарить опус отцу, а может, еще и матери, если удастся ее встретить.

Но отец не дождался выхода опуса в свет и умер, а потом умерла и мать.

После чего стало ясно, что опус можно и не печатать.

Получалось, что время после Бээна как бы не подлежало строгой хронологии.

Вся жизнь — как один день.

Где нет начала и конца.

Да, но с чего же все началось и чем же все закончится?

При господине Рейгане, как и ожидалось, начался новый «всплеск антикоммунизма.

Неужели американцы и в самом деле боятся нас как смертельных своих врагов? — спрашивает себя Гей.

Вся надежда на детей, думает он.

ДЕТИ СПАСУТ МИР.

Но кто спасет детей?..

Маленький Юрик стал грамотеем.

Он просто-напросто срисовывает БУКВЫ, которые видит повсюду, не то чтобы проникаясь к ним своим детским особым уважением, скорее всего пытаясь уловить, понять, уяснить для себя таинственный смысл самых разных по виду БУКВ, как их называют папа, мама и старший брат, не делая и шагу без того, чтобы не прочитать чужие БУКВЫ, а затем и свои написать.

ГОРЧИЧНИК.

Это было самое первое слово Юрика.

Вся семья частенько болела.

Все мы, думал Гей, под горчичником.

Стресс!..