Николай Атаров - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Слониха медленно спускалась по тропе, ощупывая хоботом каждый камень и ставя передние ноги на наиболее надежные из них. Задними ногами она осторожно задерживала стремительность спуска, из-под них сыпались камни и с грохотом безудержно катились вниз.

Джан Мамад сидел на шее слонихи, подостлав под себя коврик. У него ломило все тело и горела спина, на которой еще не зажили рубцы. Один из них гноился, и к нему прилипала рубаха.

Всего было тридцать девять ударов розгами. Но он сосчитал только до тридцать пятого. Он не помнил, как его принесли на носилках со двора уездного начальника в камышовый шалаш на берегу реки. Там он отлеживался недели две.

Его кормили случайные путники. Они приходили к переправе и, не находя парома, уходили вниз по реке, где на расстоянии двухдневного перехода отыскивали среди отмелей брод.

Слониха, предоставленная самой себе, целыми днями паслась в камышах, а по вечерам приходила на водопой и оставалась ночевать возле Джан Мамада. Она каждый раз просовывала в шалаш хобот, чтобы удостовериться: там ли он.

И Джан Мамаду было приятно, когда она после водопоя касалась влажным и прохладным хоботом его разгоряченного лба. Спала слониха на песке у самого шалаша.

Силы позволяли Джан Мамаду держаться за веревку, привязанную к вьючному седлу слонихи, однако спускаться пешком по такой круче ему было невмоготу.

— Ты потише, Ситора! — просил он слониху, когда ее заносило на осыпавшихся камнях. — Худо мне, Ситора. Ох, как худо! Конечно, и тебе нелегко. Но вот уже виден караван-сарай. Там я тебя покормлю, и мы отдохнем. А потом снова в путь. Нельзя нам в каждом караван-сарае останавливаться на ночевку: не хватит денег прокормить тебя до Кабула.

Джан Мамад пощупал у себя за пазухой тряпичный кошелек, чтобы еще раз проверить, цел ли он. В кошельке хранились мелкие монеты, полученные от купцов за разные услуги.

Уездный начальник не заплатил ему жалованья. Он написал в Кабул городскому голове, что весь доход от парома вместе с жалованьем Джан Мамада пошел на покрытие убытка купцу, у которого тюки шерсти, по ниспосланной милости божьей, задержались возле каменной отмели, но сильно подмокли, потому что пролежали в воде, пока не схлынуло наводнение.

Уездный начальник извинялся еще перед городским головой в выражениях теплоты и сердечности, не подрывавших, однако, и его служебного положения, за то, что должен был отказаться от слона и вернуться к лошадиной тяге. Он объяснял это тем, что слон неповоротлив и требует больших расходов на веревки, которые быстро истлевают в воде. Что же до лошади, то хотя она и может тянуть значительно меньше поклажи, но зато не нуждается в веревках, так как лошадь привязывают к парому ее же собственным хвостом и еще ни разу не было случая, чтобы у нее отрывался хвост.

Спустившись в долину, слониха, по обыкновению, перешла вброд мелкий, но быстро мчавшийся поток, так как не доверяла ни одному мостику, встречавшемуся ей на пути. Она поднялась на холм и сама остановилась у ворот караван-сарая. Хотя ворота и были достаточно высоки, но она могла пройти только без седока. Не дожидаясь приказания Джан Мамада, она легла перед воротами. Обычно, когда ему нужно было спускаться на землю, он легко спрыгивал с ее шеи, несмотря на свои годы. Но сейчас Джан Мамад осторожно спустился сначала на ее правое колено, как на ступеньку, и, прежде чем стать на землю, снял со слонихи коврик, переметную суму с пожитками и вьючное седло.

— Добрый хозяин, — обратился Джан Мамад к содержателю караван-сарая, когда ввел Ситору во двор, — пшеничной соломы для божьей твари, а мне чаю и лепешку!

Содержатель караван-сарая, худощавый, с жидкой бороденкой, отозвался не сразу Он затянул туже грязную чалму и нехотя поднялся с циновки, на которой лежал.

— Соломы нет, — сказал он. — Последнюю верблюдам скормил.

Он показал на верблюдов, стоявших и лежавших во дворе. Это был единственный караван, остановившийся у него.

— Но если дашь денег вперед, — продолжал содержатель караван-сарая, — я поеду за соломой в селение. Тут неподалеку.

Джан Мамад отсчитал ему несколько медяков.

— Эй, бача! — позвал содержатель караван-сарая мальчика, который стоял возле слонихи, не отрывая от нее глаз. — Чем смотреть на слона, лучше посматривай на самовар. Скоро закипит.

Он оседлал старую, облезлую ослицу, понуро стоявшую у пустой кормушки, и выехал со двора.

Джан Мамад привязал слониху на цепь к одному из кольев, тянувшихся вдоль высокой стены, и прилег на глинобитный настил, покрытый циновками. Там в полуденный зной спали погонщики верблюдов. Джан Мамад неподвижно лежал на боку, пока мальчик не подал ему чаю.

Содержатель караван-сарая пригнал назад ослицу, навьюченную соломой. Куль соломы, покачивавшийся поперек ее вьючного седла, был раза в три больше ее самой.

Джан Мамад помог хозяину вытряхнуть перед слонихой полкуля соломы.

От соломы пахло затхлостью и прелью, но голодная слониха стала жадно загребать ее хоботом. Подошел рослый верблюд и протянул к ее корму шею, на которой болталась пустая торба из-под джугары. Слониха тряхнула головой и нанесла ему хоботом удар по шее снизу. Верблюд отпрянул и стал злобно переминаться с ноги на ногу. Он долго фыркал, разбрызгивая пену, и не мог успокоиться.

И тут к вороху соломы осторожно направилась ослица. Ноздри у нее были надрезаны для облегчения дыхания, как у всех ослов, перевозящих вьюки по горным дорогам. Она широко раздувала их, вдыхая запах прелой соломы.

— Хозяин, — сказал Джан Мамад содержателю караван-сарая, — привяжи-ка поскорей свою ослицу к кормушке.

— А что у тебя убудет, если ослица и перехватит горсть твоей соломы? — отозвался содержатель караван-сарая, подкладывавший в самовар маленькие чурки.

— У меня ничего не убудет, а вот у тебя убудет ослица: кусков не соберешь…

Джан Мамад кинулся к ослице, чтобы остановить ее, но не успел… Ослица подошла к вороху соломы и опустила в него морду.

Слониха помотала головой, готовясь к размашистому удару, но в следующее мгновение передумала и осторожно дотронулась хоботом до головы ослицы. Она обнюхала ее уши, потом спину и хвост. Оставшись, видимо, довольной новым знакомством, слониха запустила хобот в солому, как бы приглашая гостью к еде.

Джан Мамад, схвативший было ослицу за шею, чтобы оттащить в сторону, оторопел, увидев столь радушный жест голодной слонихи, и оставил ослицу есть солому.