Михаил Клименко - Ледяной телескоп (сборник)

— Следуй за мной, — шепнул я Руслану.

Я полз по нагромождению камней, будто по разрушенной лестнице. Метров через сорок неровный потолок над нами стал повышаться: я все время проверял его высоту, поднимая над собой руку.

Незнакомец выпрямился, зажег фонарик. Яркий луч заскользил по узким, неровным каменистым стенам. Скользнул около нас. Мы поднялись выше. Не приближаясь к неизвестному слишком близко, но оставаясь на таком расстоянии, чтобы в свете фонарика можно было различить окружающее, мы с Русланом шли по какому-то белесому берегу, скорее по уступу или карнизу. Справа от нас, внизу, поблескивали, отсвечивали сырые камни. А дальше и выше тянулась светлая, будто покрытая инеем, стена. Нечто белое, покрывавшее все вокруг (кроме ручья внизу) было похоже на тонкий слой снега.

До нас стали доноситься какие-то голоса. Свет фонарика мало-помалу растворялся в другом свете, который исходил откуда-то снизу. По мере нашего приближения к другому, призрачному источнику света, голоса становились все отчетливее.

Незнакомец исчез за уступом слева.

Перед нами открылась тускло освещенная пустота. Легко угадывались белые сводчатые стены. Посредине этой сумрачной пустоты высилось, куда-то вверх уходило совершенно странное, непонятное сооружение.

Мы прошли еще немного и увидели, что находимся в большой круглой пещере. Диаметр ее был метров сорок. Снизу, не видно откуда, поднималось и терялось вверху, во мгле, это странное сооружение из сизых, поблескивающих бревен. В вышине тускло блестевшего строения — нечто вроде высоченной тонкой башни — вызывающе белели аляповатые крестообразные оконца.

Мы с Русланом подошли к краю уступа и увидели внизу перед собой небольшое озеро. Вокруг, на его заснеженном берегу, стояло больше десятка мужчин и женщин. Все эти люди были каштанового, коричневого, шафранового и фиолетового цветов. Один из них был светло-сизый и еще один цвета сепия. На фоне белых берегов они светились вызывающе ярко.

Посредине озера плавал большой круг, утыканный по меньшей мере сотней горящих свечей. Здесь это был единственный источник света. Деревянное сооружение, уходившее куда-то в мрачный свод пещеры, основанием опиралось на противоположный берег тускло поблескивающего озера.

Эти люди разговаривали совершенно спокойно, негромко, как в обычной обстановке.

И вдруг тонко, тоскливо запела какая-то женщина. И все подхватили ее странную песню. Все запели пронзительно, нескладно — и вдруг спелись. Особенно выделялись самозабвенные женские голоса. И даже мужчины, казалось, старались петь в несвойственных им регистрах: «…господь Саваоф исполнь небо и земля славы твоея осанна и вышних благословен грядый во имя господне осанна в вышних. Аминь. Аминь».

Песня эта оборвалась так же неожиданно, как и началась. Все они как ни в чем не бывало продолжали неторопливо разговаривать.

Мы наблюдали за ними уже минут десять.

Вдруг фиолетовый мужчина, кланяясь всем, во все стороны стал выкрикивать:

— Вот и два! Два часа уж! Два, два, два! Слава предвечному! Минул год! И ныне, как и прежде, оживим воду, братья! И да быть водам голубым и светлым аки свод господний. Услышь, всевышний, рабов страждущих на земли твоя!

И все ликующими голосами вторили ему:

— Минул год! Вечная слава господу, вседержителю. Слава нерукотворным делам его.

— Два, два! Благодарю тебя, создатель! Быть рабам твоим вечно на земли твоя и восславлять имя…

Так говорили они почти одно и то же, кланялись друг другу и целовались.

— Кушайте живу рыбу! Вкушайте же! — масленым голосом стал приглашать свою паству тот же фиолетово-сиреневый. — Вкусите живой рыбы — послание господа нашего через светлые воды его. Нам послание! От господа!

И я пронзительно ясно вспомнил, как Ниготков у себя дома ел ночью сырую рыбину, как круто солил ее…

Каждый из них извлек из озера приготовленную заранее, прицепленную к чему-то там рыбину. Словно цветные троглодиты на белом берегу, они полукругом расселись у темного озера. Каждый из них, держа рыбину за голову, похлестал ею по воде и без видимого удовольствия принялся есть.

И тут я увидел сидящего в стороне человечка.

Я вначале принял было его за лужицу среди заснеженных камней — таким ясно-синим был человечек. Он сидел в длинной рубашке. На его голове топорщился огромный аляповатый венок из веток и трав.

Съев свою рыбину, Ниготков (теперь я узнал его) подошел к молчаливому человечку, взял его за руку и поднял с камня. Он протянул молчальнику рыбешку и сказал:

— На, прикуси. Не упорствуй! Я тебе говорю или кто?

— Я не хочу… — донесся тихий, тонкий голосок. — Ну не надо, брат Диомид!

— Забудь это слово «ну»! — в масленом голоске Ниготкова появились прогорклые нотки. — Не столько понукать грех, как упорствовать!

Он повернулся к озеру и речитативом протянул:

— Братья и сестры, сотворите же умовение лица своего святой и светлой водицей — голубой аки свод создателя.

Начали они умываться.

Меня это все уже стало забавлять. Да если б не та бездонно-синяя лужица…

— Пора вмешаться? — совещательно спросил меня Руслан. — Надо выяснить, что за граждане. Очень уж у них все по-особенному…

— Подожди.

— Год минул, братья и сестры! — снова затянул Ниготков. — Минутки бегут аки волны в океане-море. Да реки текут свои мертвые воды в океан-море!.. Братья и сестры, смоем с земли грешный след темных человеков. Оживим воды ныне! И придет утро, и придет день — и придет предсудный день великий… И в огне настанет нечистым тьма великая. Братья, молитесь! Молитесь и приблудитесь к богу!

Все тихо, тоскливо запели:

«Лестию змиевой райския пищи лишен. Господи воззвах…»

А Ниготков продолжал:

— Сказал мне пророк Назар, а пророку Назару говорил бог… Братья и сестры! И запросил к себе святой дух душу безгрешной Евгении. Да не посмеем, овцы, ослушаться святаго духа. Мне приказал пророк Назар… — тут Ниготков довольно-таки обыденно закашлялся. — Бог повелел пророку Назару, а пророк Назар приказал мне путем праведным оживить мертвую воду… И через то по повеленью божьему возлетит душа безгрешной Евгении во дворцы хрустальные к святому духу. И оживут воды всей земли заново и пребудут вечно святыми и светлыми на всей земли. А мы, братья и сестры, аки на небеса вослед душе безгрешной, возойдем на ту страждущую землю по ступеням сей священной башни…

— Руслан, готовится преступление, — сказал я. — Раздумывать нечего.

— Я вижу.

— Здесь семеро мужчин. Не исключено, что у них есть ружья.

— А нас двое.

— Руслан, не забывай, что это фанатики. Но я кое-что придумал.

— Что?

— Давай мне пистолет и…

— Нет, пистолет ты не получишь. Тут все-таки люди.