Михаил Клименко - Ледяной телескоп

Где-то уже за полночь я успокоился и стал засыпать.

Весь вечер мне звонил Кобальский, наш местный фотограф. Просил помочь ему. Все задавал какие-то странные вопросы: на ходу ли мой автомобиль, умею ли я плавать, не занят ли буду завтра утром. Я спросил, чем же в конце концов могу быть полезен. Он забормотал, что-де так сразу всего и не расскажешь, тем более о чем говорить, если помочь я не согласен… И вдруг спокойно так предлагает: если я ему помогу, он принесет мне алмаз величиной с арбуз. Ну что на это скажешь? Я нагрубил ему. Пообещал надрать ему уши, если он позвонит еще. И лег спать.

Я не мог отключить телефон, так как ждал междугородного звонка от дяди Станислава. Дядя занимался археологическими исследованиями где-то в Хорезмском оазисе и много лет у нас не появлялся. И вот накануне я получил от него письмо-телеграмму с предложением во время моих студенческих каникул принять участие в экспедиции – в поиске развалин какого-то занесенного песками замка Шемаха-Гелин. О своем согласии я и должен был сообщить ему по телефону.

Будто назло дождавшись минуты, когда уже невозможно поднять отяжелевшие веки, телефон зазвонил опять. «Наконец-то дядя Станислав!» – подумал я и вскочил с постели.

– Да, да! – крикнул я в трубку. – Алло! Максим слушает.

– Максим, вас снова беспокоит Кобальский. Умоляю, не бросайте трубку! Послушайте, не будьте так наивны и упрямы. Если вы согласитесь мне помочь, я сейчас же принесу вам то, о чем упоминал. Итак, вы решились?

– Представьте себе – спал! И ничего не решал! – сердито закричал я, преодолевая сонную хрипотцу, и закашлялся.

Сообразив, скорее смутно почувствовав, что дело тут нечистое, что это не просто какое-нибудь шутейное надувательство, я сказал!

– Вообще-то я, конечно, согласен вам помочь. Но понимаете, тут с минуты на минуту должен позвонить дядя Станислав. И мне, наверное, срочно придется выехать на ту сторону Каракумов.

– А-а… – протянул Кобальский. – Дядя Станислав… Станислав Грахов?

– Да, он мой дядя.

– Отличный человек, должен я сказать. Мне приходилось работать в его экспедиции… – не то вспоминая, не то о чем-то раздумывая, сказал он. Голос его отдалился, он с кем-то стал разговаривать вдалеке от трубки. Насколько я уловил из обрывков долетавших до меня фраз, речь шла о том, что я вроде бы не знаю древнегреческого алфавита, а кто-то самонадеян… Понять что-либо определенное из этого вздора было невозможно.

Голос его исчез. Он положил трубку. Раздосадованный, я снова лег спать. Долго ворочался с боку на бок. Сон не возвращался. Я лежал с открытыми глазами и думал, вспоминал, что мне известно о Кобальском.

В наши края он приехал недавно. Кроме фотографии, он еще интересовался голографией. Один из приятелей как раз на днях говорил мне, что Кобальский сделал какое-то эпохальное открытие. Я, как и многие другие, этим устным сведениям о какой-то голографии серьезного значения не придавал.

Минут через сорок, когда я уже снова засыпал, опять раздались звонки. Я, словно оглушенный, тупо слушал далекий телефонный трезвон и не поднимался. Скоро телефон звонить перестал…

Как я узнал много позже, это и был звонок от дяди Станислава.

2

Не знаю, сколько прошло времени после телефонного звонка, на который я так и не отозвался.

Кто-то настойчиво, негромко стучал в дверь. Я открыл глаза. Было раннее утро. Я вскочил с постели, выбежал в прихожую.

– Кто там? – раздраженно спросил я.

– Открывай, Максим!

– Это еще кто? – удивился я.

– Дядя Станислав, кто еще может быть!

– Вы приехали?!. – Я торопливо открыл дверь.

Перед порогом стоял коренастый мужчина. Он был настолько толст, что у меня на миг даже возникло опасение: сможет ли он протиснуться в дверь. Его обтягивал зеленый в белую полоску костюм – сам по себе обширный, но тесный для своего владельца.

Обняв меня, он принялся восклицать:

– Максим!! Так вот ты какой!.. На-ка чемодан, волоки. Вот так парнище: в два раза выше меня!..

– Я ждал звонка, а вы сами приехали… – радостно лепетал я.

– Вот, из Ашхабада проездом в Хорезм, – говорил он, широко улыбаясь, шумно распинывая в прихожей обувь. – Ух, устал!.. А дома никого? Один! Спешу, Максим. Спешу, как мелкий бес на шабаш. В Хорезм, в Хорезм!..

Внешний вид дяди Станислава, его бодряческая манера держаться на некоторое время смутили и даже разочаровали меня. Размышляя о его почти квадратной фигуре и о неимоверных складках на загривке, я следовал за ним.

Дядя погрузился в хилое, жалобно заскрипевшее кресло.

– Ах, ты и вымахал, юноша! – улыбаясь, восторженно глядя на меня, хлопнул он по подлокотникам широченными ладонями. – Двенадцать лет ведь не видались? Как хоть вы тут живете?

Я сел на диван, зажал руки между коленями, зевнув, сказал:

– Ничего… живем нормально. Володя дня через три приедет. Отец с матерью позавчера к тете Альбине уехали… А у меня каникулы начались…

– Ну вот что! – шлепнул, как припечатал, дядя ладонью по подлокотнику. – Марш спать! Я смотрю, ты только и знаешь зевать. Вот и будем сидеть да зевать.

– Да я ведь тоже почти всю ночь не спал. Один тут привязался звонить.

– Кто такой? – готовый немедленно защитить меня, сурово спросил дядя.

– Кобальский тут один, фотограф…

– Выключил бы телефон – и делу конец! Как отключается телефон-то?.. Тут все наглухо у вас: провода прямо из стены…

Я пошел на кухню за ножом. Вернулся, а он провод уже оборвал.

– Звонить некому, – удовлетворенно проговорил он. – И без сумасшедшего фотографа обойдемся.

– А как, дядя Станислав, развалины замка Шемаха-Гелин? – спросил я. – Вы поиск не отложили?

– Дня через два поедем с тобой. Может, и Володя поедет…

Он из посудного шкафа достал две рюмки. Из чемодана извлек большую бутылку коньяку. Налил граммов по сто, и мы выпили за встречу. Когда мне стало весело и легко, он налил еще. Как я ни отказывался, он заставил меня выпить. Разговор у нас как-то не клеился.

Скоро дядю сильно разморило, и мы разошлись по комнатам.

Я лежал у себя и курил. Мне было хорошо, спать не хотелось. Кругом тишина. Телефон молчал. Я все удивлялся, что этот крепыш мой дядя. Вот уж не представлял его себе таким. Мало-помалу я стал ловить себя на мысли, что дядя Станислав мучительно кого-то напоминает. Но кого?

Погасив очередную сигарету, я лег на спину и закрыл глаза. Так пролежал минуты две, как вдруг мне представилась могучая спина фотографа Кобальского. Он вроде бы стоял в какой-то комнате смеха перед зеркалом, в котором его отражение было раза в два сплюснуто и растянуто в стороны. И самое неприятное во всем этом было то, что искаженное отражение Кобальского было не чем иным, как вполне нормальным отражением моего дяди Станислава Грахова!