Константин Нефедьев - Тайна Алмаза

— Вот как! Крылов и Павлов — тоже великие люди, но почему-то они никуда не уезжают. Папа совсем недавно получил письмо от Ивана Петровича, и там ничего не сказано о том, что он собирается покинуть Россию.

— Время, время, дорогая, лучший лекарь, оно излечивает от многих заблуждений.

Жаль только, что уважаемый Александр Неронович не может еще этого понять.

— Значит, вы вчера приходили к папе и высказывали ему свои идеи о перенесении русской науки куда-то в Париж, Вашингтон или в Лондон?

— Александр Неронович меня не понял, и, если вы уже все знаете, уважаемая Софья Александровна, я осмелюсь…

Глеб Эдуардович встал и изобразил на своем лице скорбь.

— …Прошу вас, нет, молю, спасите Александра Нероновича, вашего отца и ученого России. Воздействуйте на него, я знаю, что у него упрямый характер, но вы можете его уговорить, он вас послушает, вы ведь его дочь. Нужно немедленно бежать из этой проклятой страны. Вчера они сожгли его лабораторию, сегодня они ограбят или убьют его, и в этом будете виноваты и вы. Спасите его для будущего России. Перед ним откроются двери всех академий наук. В любой стране двери известнейших университетов мира распахнутся перед ним, имя его золотыми буквами будет вписано в мировую сокровищницу науки.

— Значит… значит, вы пришли ко мне, чтобы я помогла вам уговорить папу уехать из России. Бежать, как вы изволили выразиться. — Софья встала, она задыхалась. — Идите и никогда больше не смейте делать мне подобные предложения. Никогда!

Слышите?! Иначе я вас возненавижу на всю жизнь, господин Саржинский.

Она круто повернулась и пошла по аллее. Саржинский хотел ее удержать, но вдруг резко выпрямился, выражение скорби исчезло с его лица.

— Ах так, — глухо процедил он и быстрыми шагами скрылся в глубине аллеи.

Софья бросила книгу на тахту.

— Негодяй, презренный негодяй! — шептала девушка. Понемногу ее возбуждение улеглось.

В доме царила тишина, скрипнула пружина в соседней комнате, значит, отец еще никуда не выходил. Рассказать ему? Нет, лучше позже. Она оправила смявшиеся складки платья, набросила на плечи накидку и на цыпочках вышла из дому.

…Дверь открыла девушка в бархатном платье, почти одного роста с Софьей.

Подруги обнялись.

— Олечка, милая, как я соскучилась по тебе.

— Ты чем-то взволнована? — тревожно спросила Ольга.

Заметив нерешительность подруги, она поцеловала Софью в щеку и усадила на диван.

— Я только что разговаривала с Саржинским, он предлагает папе эмиграцию в Париж.

Отец выгнал его из дома. Тогда он подстерег меня сегодня в саду и старался доказать, что папе необходимо бежать из России. — Лицо Софьи вспыхнуло. — Олечка, как я его ненавижу, и подумать только, что он когда-то ухаживал за мной, помнишь выпускной бал?

— Это пошлое лицо, эти рыбьи глаза, вечно «имею честь», «как я счастлив»!

Законченный негодяй, — заключила Оля.

— Ну, как он?.. — вдруг озабоченно спросила Соня.

Ольга замялась.

— Плохо. Еще не приходил в себя. Боже мой, я замучилась с ним, Сонечка! Мама тоже. Но это хорошо, что она хоть расположена к нему. Доктор приходит, Алмасов, знаешь?

Софья кивнула головой.

— Только бульоном и поддерживаем. Какой крепкий организм, кажется, ничего живого не осталось. Весь разбит. — Оля печально улыбнулась.

— Красивый? — чуть потупясь, спросила Софья.

— Не знаю… худой очень, да и лицо сейчас не разберешь.

— Олечка, милая, покажи мне его, ведь я его еще как следует и не рассмотрела. Я чуточку, одним глазком и сразу же уйду…

Ольга заколебалась. Если мама узнает, будут неприятности, доктор предписал самый строгий покой.

— Никто не будет знать.

Этот довод убедил Ольгу.

Девушка на цыпочках подошла к двери, обитой светлой кожей. В комнате царил полумрак, от опущенных портьер, в глубине виднелась кровать. Чуть слышными шагами подруги приблизились к ней.

Софья увидела очень худое лицо молодого человека, тонкий, почти прозрачный нос, все остальное закрыто бинтом. Они постояли несколько минут, Ольга поправила одеяло; больной ровно дышал. Но вдруг он вскрикнул и слабо застонал. Девушки поспешно вышли из комнаты.

— Кто же он такой, Олечка? — спросила Софья, когда они очутились в гостиной и снова уселись рядом.

— По документам рабочий, только они, конечно, фиктивные. Во-первых, флотская тельняшка, во-вторых, оружие, а в-третьих, он все время бредит, и все слова такие морские… Я, конечно, стараюсь маме внушить, что он офицер, она ведь у меня не особенно сообразительная, иначе я бы просто не знала, куда его девать.

В один из пасмурных сентябрьских дней посетителей было немного, и хозяин небольшого ресторанчика, зевая, равнодушно оглядывал военных и штатских, расположившихся за столиками. Его пытливый взгляд выцветших, но еще зорких глаз задержался на человеке неопрятного вида, с рыжей щетиной колючих усов. На нем была грязная офицерская шинель, по-видимому, с чужого плеча, она была ему слишком узка, отчего остро выступали лопатки под зеленым старым сукном. Человек сидел уже давно и, несмотря на обилие вина и закуски, ни к чему не прикасался.

«Какой-нибудь мошенник, — подумал хозяин. — Надо будет сказать Захару, чтобы присмотрел».

Вдруг человек с рыжими усами поднял голову и тотчас налил себе рюмку водки.

Хозяин удивился перемене, происшедшей с рыжим. Минуту тому назад у него было лицо человека, занятого своими мыслями. Сейчас же оно было пьяно, с бессмысленной улыбкой.

«Эге, — подумал хозяин, — да это гусь». Он посмотрел на дверь и вскочил от удивления.

Вошедших было двое. Один из них маленького роста, но очень широкий в плечах, с заросшим лицом. Хозяин узнал в нем миллионера Максима Пантелеевича Глухарева.

Второй был одет очень скромно, на нем потертый серый костюм и такая же шляпа. У незнакомца была небольшая острая бородка. Хозяин вышел из своего угла и поспешил к миллионеру. Когда он подошел к столику с подносом, на котором стояло две бутылки шампанского, Глухарев и незнакомец о чем-то тихо говорили. Только острый слух позволил хозяину расслышать их разговор.

— Он, кажется, меня знает, — проговорил Глухарев, — это не ко времени.

— Мы пробудем здесь всего несколько минут, — ответил его спутник. Он разлил пенящийся напиток, но ни один из них не притронулся к нему.

— Итак, Максим Пантелеевич, — снова заговорил тот, что с бородкой. — Я вам уже почти все рассказал. Результаты сулят необычайные выгоды.

— Я заранее принимаю любые условия, но мне необходима некоторая сумма.

— Сколько же тебе нужно? — почти грубо спросил Глухарев.

Человек с бородкой чуть помедлил и затем твердо сказал: