Людмила Свешникова - Лиловая собака (сборник)

Пошатываясь, коллеги двинулись к выходу.

— Африка?! — догадался Копыто.

— Не вижу джунглей и дикарей! — воскликнул Лева.

— Вон они, с телеаппаратурой подкатили, — невесело пояснил Алик.

Из первой машины резво выскочил бородач в малиновом комбинезоне и малиновом берете, следом высыпали парни и девушки спортивного вида. Они вытаскивали «юпитеры», тянули кабель.

— Привет аборигенам! — сказал Алик.

Малиновый бородач подпрыгнул и закричал кому-то, приникшему к телекамере:

— Витенька, лица крупным планом… Ещё! Шагающие по трапу ноги… Хорош, Витенька! Опять лица, иди по фигурам…. Хорош! Общий вид корабля… Лица в три четверти…

— Чего это они? — удивился Лёва. — Это какая часть Африки? — обратился он к малиновому телевизионщику.

— Что? Какая Африка?! — удивился в свою очередь бородач в малиновом. — Планета Б-шесть… «Юпитеры», «юпитеры»! Витенька, повторяем при освещении… — И он скороговоркой закричал в грушу микрофона: — Уважаемые телезрители, вы имели возможность около месяца участвовать в социологическом эксперименте, наблюдать, так сказать, невыдуманный детектив или взаимоотношения людей, живущих нетрудовыми доходами. К счастью, подобных почти не осталось в нашем обществе. Я думаю, что вам было небезынтересно смотреть эту прямую трансляцию из космоса, где в экстремальных условиях представители преступного мира обменивались изоляционными материалами и продуктами питания…

— Какие ещё изоляционные?! — заорал Копыто.

— Тихо-тихо! — замахал на него руками малиновый бородач. — Съёмочная группа благодарит сотрудников кафе «Айсберг», актрису молодёжного театра Марину Попову, сыгравшую роль таможенницы, а также завод изоляционных материалов, имитирующий драгоценности… Вас, конечно, интересует дальнейшая судьба трёх представителей преступного мира? Что же, будем надеяться, что они искупят свою вину перед нашим обществом, честно трудясь на плантациях экворибуса! Отзывы о передаче просим присылать в адрес Центрального телевидения… Спасибо за внимание!

Телевизионщики попрыгали в машину и укатили в облаке пыли.

Из двух других машин выкатились два робота и вышли двое парней. Они быстро установили транспортёр и приступили к разгрузке корабля. Коллеги в изнеможении присели на инопланетную травку. Алик вытряхнул из карманов «бриллианты» и снял с шеи бусы. Проходящий мимо парень усмехнулся:

— Оставь на память, дядя. Ишь как стеклом затоварился!

Над планетой Б-6 опускался тусклый вечер.

Иногда в снах к матери возвращалась молодость.

Легко, еле касаясь ногами дощатого пола танцплощадки, кружилась она опять в вальсе с мужем, тогда ещё и не мужем, а парнем, который нравился. Прижимаясь горячей щекой к её виску, нашёптывал он невнятное и нежное, заглушаемое грохотом оркестра. Возле редких фонарей деревья парка горели яркой зеленью, там же, куда не достигал свет, казались темно слитыми, непроницаемо густыми. Летняя ночь пахла свежестью недавно политых клумб, была заполнена музыкой, весёлыми голосами и смехом. В снах она опять прыгала в речку, долго плавала, наслаждаясь ловкостью тела и прохладой. Белобрысенький сыночек Юрчик от нетерпения подпрыгивал на берегу, тревожно кричал, если она заплывала далеко. Поддерживая руками под животик, мать учила его плавать на светлом мелководье. Юрчик суматошно колотил в воде тонкими ногами — оба хохотали, захлёбываясь в брызгах.

Сны из молодости словно бы на время стирали теперешнюю немощь и тоску вдовства. Проснувшись, некоторое время она всё ещё ощущала радость. Но стоило опустить ноги с постели к меховым шлёпанцам, похожим на замурзанных щенят, деревянная непослушность суставов и ломота возвращали к действительности.

Ноги матери незаметно проторопились сквозь долгие годы, и в начале них невозможно было вообразить, что в конце концов ноги устанут, сделаются жалко немощными в отеках и противных узлах синих вен. Она всегда привыкла торопиться по привычной линии жизни: утром в детский садик — быстро раздеть, успокоить хныкающего Юрчика и передать в руки ещё сонной воспитательнице, успеть к автобусу, выпрыгнуть из него на остановке и добежать до многоэтажного здания заводоуправления. Спешно прошагать длинными коридорами и лестницами, поправить волосы и сесть за рабочий стол с вложенной под стекло фотографией Юрчика-младенца.

Комната бухгалтерии неизменно пахла лежалой бумагой и прачечной — подтекали батареи. Комната скрежетала целый день арифмометрами, щёлкала костяшками счетов и шуршала длинными страницами ведомостей. По общему уговору, женщины бухгалтерии не ходили в перерыв в столовую, приносили еду из дому и вытряхивали пакеты и свёртки на общий стол, кипятя чай в большом чайнике на самодельной электроплитке. Каждый раз это походило на короткий праздник.

Вечером всё повторялось в обратном порядке. Мать опять торопилась к автобусу, чтобы пораньше забрать Юрчика из детского садика. Уже не торопясь, возвращались они домой, заходили по пути в магазины, покупали у парка в голубом ларьке мороженое и съедали его на скамейке в аллее. Юрчик без умолку болтал, непрестанно задавал вопросы, и мать с удовольствием наблюдала, как маленький человек осваивает жизнь. Прикончив мороженое, он бегал по простору пока пустой танцплощадки и гонялся за бабочками и шмелями около кустов шиповника. В эти вечерние часы сторож начинал поливать клумбы с пёстрыми петуниями, огненными настурциями и душистыми табаками. Сторож давал Юрчику подержать шланг, бьющий тугой струёй. От рыхлой земли рикошетом летели мокрые земляные шарики, мальчишка восторженно визжал, а мать радовалась его радостью и не ругала за перепачканные штанишки и сандалии.

Она отторопилась и отрадовалась. Давно нет мужа, в комнате, пахнущей прачечной, кто-то другой сидит за её столом, белобрысенький ласковый мальчик превратился во взрослого отчуждённого мужчину. Он так далёк и становится с каждым днём всё дальше от неё, им не о чем разговаривать — разве можно разговаривать на большом расстоянии друг от друга? Можно только кричать зло или отчаянно. Теперь жизненное пространство матери ограничено двумя комнатами, кухней и дорогой до ближайшего магазина — от дальнего не хватает сил принести тяжёлую сумку с продуктами.

Ей кажется: она стала походить на старый заржавевший механизм, в котором с натугой ещё крутятся шестерёнки и колёсики — всё медленней и трудней.

Утро начиналось с жужжания электробритвы в комнате Юрчика. Мать поспешно засовывала ноги в меховые шлёпанцы, спеша на кухню подогреть завтрак, заварить чай в старинном фарфоровом чайничке и быстро уйти к себе — Юрчик предпочитал завтракать в одиночестве. Из дому он уходил молча или коротко напоминал, что сегодня пора уплатить за телефон, отнести в ремонт его туфли или же приготовить к вечеру любимую рубашку персикового цвета с модными погончиками. Это означало, что вечером он куда-то уйдёт, возможно, вернётся за полночь, но спрашивать, когда он вернётся, тоже было бесполезно. Мать всё же не удерживалась и спрашивала. Юрчик сухо отвечал, что её это не касается — он взрослый.