Blackfighter - Черный истребитель

— Во Владимирской, — ответил Саша. — А что?

— Да редкостная глухомань… Даже не верится. Откуда у тебя этот дом?

— Наследство от деда.

Саша достал из кармана заранее припасенную жестянку, положил ее на пень, протянул Таньке огромный пистолет киношного вида. Она задумчиво взвесила оружие в руке. Было тяжело и неудобно.

— А это как зовут?

— Глок.

— Вот ты какой, северный олень… — с уважением еще раз оглядела пистолет Танька. — Давно были о вас наслышаны…

Саша отвел ее шагов на двадцать:

— Ну-с, прошу…

Танька прицелилась, встав в спортивную стойку — развернувшись к мишени почти что спиной и вывернув руку назад.

— Нет, — сказал Саша. — Так не пойдет. Положи пистолет в карман. Теперь выхватывай и сразу же стреляй по банке.

Танька выстрелила и, разумеется, промахнулась. Отдача была нефиговая — она чуть не упала.

— Не останавливайся! Пали, пока не попадешь!

Попала она с третьего выстрела, причем уже второй пришелся в пень, сантиметра на три ниже жестянки.

— А хорошо! — удивленно сказал Саша. — Теперь то же самое, только вон по той елке. На уровне живота человека.

Танька трижды обстреляла елки, каждый раз перед тем пряча пистолет в карман. На третий раз Саша заставил ее сначала пробежаться, а потом сделать первый выстрел, еще не до конца остановившись. К ее превеликому изумлению, третья пуля попала-таки в ствол.

— Оружие тебе в руки давать можно. Если, конечно, не побоишься выстрелить в человека, — подвел итог Саша.

— Не побоюсь… — пожала плечами Танька. — Хороший человек ко мне под пулю не полезет, плохого не жалко.

— Посмотрим… — неопределенно пожал плечами Саша.

— Не веришь? — обиделась Танька. — Ну и напрасно.

— Не замерзла? — у Саши была потрясающая манера игнорировать ее мелкие обиды и недовольства, и Таньке это нравилось. Он прекрасно чувствовал разницу между тем, что ее действительно задевает, и тем, на что она обижается скорее для поддержания беседы.

— Нет пока, а что?

— Да пойдем домой… вроде нагулялись уже.

Назад возвращались не меньше часа — так далеко вглубь леса они успели зайти. В доме, едва успев снять ботинки, Танька помчалась ставить чайник и рассыпать по кружкам заварку. Все-таки она порядком замерзла, хотя замечательная куртка спасала от мороза. Но у Таньки были не очень хорошие сосуды, а потому всю жизнь мерзли руки и ноги, с этим ничего нельзя было поделать даже в самой теплой одежде. Она могла замерзнуть даже посреди лета. Грея руки о бок чайника, Танька приплясывала с одной полуотмерзшей ноги на другую и вполголоса ругала «мерз-зззкую з-зззиму». Не выдержав ее страданий, Саша раскопал где-то шерстяные носки. Носки больше кололись, чем грели, но все-таки было теплее.

Ароматизированный земляникой чай был замечательно крепким и душистым. Танька поставила себе в уме «пятерку». Саша тоже оценил ее старания, похвалив за верно отмеренное количество заварки. Отогревшись, они выползли во двор, где Саша умело развел огонь в мангале.

— Шашлык будет из сарделек, ибо приличного мяса в магазине не было. Но сардельки хорошие.

Оказывается, был уже вечер — темнело. От мангала шло тепло, сардельки, насаженные на шампур вперемешку с помидорами и ломтиками черного хлеба, румянились и шкворчали. Танька притащила гитару, стала играть. Руки на холоде почему-то не мерзли, хотя временами она сбивалась. Запивали шашлык чаем из термоса, передавая его друг другу.

— Завтра в Москву, — неожиданно сказал Саша в перерыве между песнями.

— Почему завтра?

Саша пожал плечами. Танька вздохнула, но промолчала. Уезжать не хотелось. К ней вдруг пришло «прозрачное» настроение, не оставлявшее ее летом в Ростове. Она знала, что дальше будет только плохое, что эти два дня на даче она будет вспоминать долго, и уже навсегда уйдет возможность беседовать, сидя у огня, вкусный травяной чай в термосе, теплая улыбка Саши. Будущее уже прописано где-то в небесных скрижалях, дурное, кровавое и жестокое будущее. И прятаться от него бесполезно.

Танька поежилась под курткой, прикусила губу.

— Не езди со мной в Москву… — тихо сказала она.

— Почему? — тревожно посмотрел на нее Саша.

— Тебя там убьют, — еще тише сказала Танька, надеясь, что ее не услышат.

Саша услышал. Он на минуту перевел взгляд на прогорающие угли, чему-то улыбнулся.

— Делай что должно, и будь что будет, — легко и уверенно сказал он, поднимая на Таньку глаза.

Таньке стало горько и светло одновременно.

— Ну почему же мы такие сумасшедшие… — криво улыбаясь, сказала она. Саша молча положил руку ей на плечо. Вечер поздней осени обнимал их, и казалось, что вокруг сплетается невидимая и непреодолимая сеть, в которой все уже решено и отмерено. И Таньке вдруг захотелось самой сделать шаг навстречу этой предопределенности, покориться судьбе. Захотелось — и тут же стало стыдно этой минутной слабости. Любую сеть стоило рвать безжалостно, даже если она вела к счастью.

В эту ночь ветер как-то особенно противно стонал во дворе. Тревожный ночной ветер разгонял Танькино настроение до немыслимой скорости. Она лежала на спине, раскинув руки, полуприкрыв глаза, и чувствовала себя этим ветром, несущимся над ночным лесом, над дорогами и домами, с единственной целью — разбиться с воем о темное окно в маленьком теплом доме и последним прикосновением выстудить из него все то, что так дорого тем, кто пытался укрыться за стенами. В голове было так темно и мрачно, словно туда налили чернил. Или туши — густой и липкой художественной туши. В эту ночь хотелось резать вены осколком стекла, чтобы равнодушно следить за тем, как каплет с запястья кровь.

Устав думать о смерти и самоубийстве, Танька завернулась в плед и отправилась спать под бок к Саше. Когда она прижалась к его широкой спине, стало немного легче. Но общее ощущение, пред-знание обреченности не исчезло. Снились ей невстреченные люди и незнакомые места.

Утром было еще хуже. Не было сил даже пошевелиться, чтобы встать с постели. Хотелось только лежать, свернувшись безвольным клубочком, и, закрывая глаза, выть про себя. Саша возился то в этой комнате, то в другой, готовя завтрак и собирая вещи, и не беспокоил ее, лишь изредка внимательно поглядывал. Танька была ему за это благодарна. Но, когда все, кроме нее, уже было вполне готово к отъезду, все же присел рядом с ней, еще раз заглянул ей в лицо.

— Что с тобой?

— Я не хочу никуда ехать. Я не хочу, чтобы ты со мной ехал. Я не хочу, чтобы с тобой из-за меня что-то случилось.

— А оно случится? — недоверчиво и беспечно спросил Саша.

— Случится! — выдохнула Танька, злясь на себя за то, что не в состоянии подобрать каких-то весомых и убедительных слов.

— Ну и что же — будем жить тут?