Хуан Мирамар - Несколько дней после конца света

Урия поставил свою кружку на землю, достал из рюкзака Иванова книги, стал их рассматривать. Иванов начал вытаскивать из золы печеную картошку. Штельвельд разлил водку из своей фляги и сказал:

– Предлагаю выпить за успех задуманного предприятия.

– Однако, где же Нема? – спросил Рудаки.

– Уж полночь близится, а Немы нет, как нет, – сказал Штельвельд, выпил и потянулся к бутерброду, который держала наготове Ира.

– Действительно, в ожидании Годо, – Иванов выпил и стал чистить печеную картошку.

– Мальчик уже пришел, скоро и Годо надо ждать, – выпив и привычно скривившись, предположил Рудаки.

– В пьесе Годо вообще не пришел, – уточнил Иванов.

– Правда? А я уже не помню, как там, – признался Рудаки и добавил бодрым тоном. – Надеюсь, у нашей, так сказать, пьесы будет другой финал.

Все надолго замолчали. Как-то вдруг стало ясно, что уже наступила ночь. Который был час, никто не знал, и вокруг был тот же темный лес, та же черная вода, но лес стал еще мрачнее, вода казалась еще холоднее, собачий лай, вой и повизгивание, доносившиеся с той стороны озера, вроде стали слышнее и ближе.

Пить больше никому не хотелось, и ночной пикник у костра с друзьями, который заранее и давно предвкушал Рудаки, затеявший встречу с Немой отчасти из-за этого, явно не удался. Настроение ему испортили сначала «болельщики», а потом и все эти рассказы про оживших мертвецов, ну и Аборигенки, конечно. Чтобы переключиться, он спросил Штельвельда:

– А какой он, этот Гувернер-Майор?

– Несолидный какой-то, одна фамилия чего стоит, Ржевский, но красавец, ничего не скажешь, седой красавец, как говорит вот Урия, и на Окуня похож.

– На Окуня? – удивился Рудаки. – Отчего же тогда несолидный? Окунь на первый взгляд куда как солидный, только тик нарушает образ солидного и положительного человека, образ нарушает, зато шарм придает.

– Да, шарма у Окуня хоть отбавляй, – внес свою лепту Иванов, – даже когда он пьяный.

– То есть всегда, – дополнил Рудаки и спросил с ноткой зависти в голосе: – Так, выходит, вас Гувернер-Майор к себе забирает, придворными астрологами, так сказать?

– Консультантами, – поправил Штельвельд, – пока консультантами, – и ехидно добавил, – а лингвисты ему не нужны.

– Лингвисты нынче никому не нужны, гибнет культура, – Рудаки вздохнул, – но, надеюсь, товарища не забудете, перетянете в Майорат – Ива давно мечтает на Печерск перебраться. Я могу детей майора чему-нибудь учить, есть у него дети?

– Ты научишь, – заметил Иванов, – великий педагог, Ушинский и кто там еще, Песталоцци.

– Макаренко, – подхватил тему Рудаки. Разговор ему нравился, все вроде опять забыли про ужасы и начинался обычный, так им любимый застольный треп. – Макаренко ему нужен, Гувернер-Майору вашему, перевоспитывать его надо, совсем не уважает права человека – вон что с Белыми Братьями сделал: я видел, как Институт информации горел, когда сюда шел…

– Белым Братьям так и надо, они детей до самоубийства доводили, – вдруг сказала Ира, но тут же встрял Штельвельд:

– А ты откуда знаешь? У тебя есть доказательства?

– Прямо, доказательства тебе, все говорят… – обиделась Ира, а Штельвельд продолжал:

– Нормальные люди эти братья, верят там во что-то, в мессию какого-то, никому не мешают…

– Из автоматов постреливают, – вставил Иванов.

– Отстреливаются, – парировал Штельвельд, – их из танков, а они из автоматов – можно понять.

– Боюсь, не понравится это Гувернер-Майору, не возьмет он вас к себе за сочувствие к его врагам… – Рудаки явно повеселел.

– Имею право на собственное суждение! – торжественно заявил Штельвельд. – И вообще, не пора ли нам выпить?

– Пожалуй, пора, – согласился Иванов и потянулся к стоявшей возле дерева бутылке, как вдруг Урия, который все это время молча сидел, прислонившись к дереву, и казалось, дремал, вскочил и крикнул:

– Эй, ты чего там делаешь?!

Возле кустов стоял человек в рваной рубашке и целился в них из большого лука. Все вскочили на ноги, а Урия продолжал кричать:

– Я тебе стрельну! А ну брось эту хреновину!

Человек не обращал на них никакого внимания, он медленно подходил, держа на весу свое оружие. Рудаки достал пугач и неуверенно направил на пришельца, а Штельвельд подскочил и схватился за лук. Только после этого человек поднял голову, посмотрел на Штельвельда и тихо сказал:

– Отпустите, вы экранируете излучение.

Штельвельд от неожиданности отпустил лук, и человек сделал еще один шаг к костру, потом так же тихо сказал, направив лук на Рудаки:

– Здесь, здесь эпицентр пси-излучения, отойдите.

Рудаки испуганно отступил, а Штельвельд ехидно поинтересовался:

– Пси или кси?

– Пси, – еле слышно ответил незнакомец, и все увидели, что в руках он держит не лук, как казалось издали, а какое-то странное орудие, сплетенное из гибких веток. Незнакомец был худ и оборван – на нем были лишь тонкая летняя рубашка, неопределенного цвета рваные штаны и сандалии на босу ногу.

– Советую всем немедленно покинуть это место. Лучше вообще уйти из леса. Здесь страшное пси-излучение. Необходимо организованно эвакуироваться, желательно захватить с собой животных. Я видел здесь лошадей и собак. Их необходимо тоже эвакуировать. Назначаю ответственным вас, – он показал на опешившего Урию, – сообщите также соседней группе, – кивнув в сторону Аборигенов, оборванец стал неспешно удаляться, едва не наступив при этом на костер.

Первым опомнился Урия.

– Не гони лошадей, мужик, – крикнул он вслед оборванцу, – сядь, выпьем, поговорим, расскажешь, какое там у тебя излучение.

– Оставь его – он, скорее всего, сумасшедший, – сказал Рудаки, – сейчас их много развелось, бродят по ночам…

– Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой… – продекламировал Урия и спросил:

– А что это у него в руках?

– Ты что, не знаешь? – удивился Рудаки. – Это рамка из лозы. Он так называемый лозоходец – они считают, что такие рамки реагируют на разные поля. Они и раньше были, даже по телевизору, помню, один выступал. У меня Ива очень такими вещами интересовалась в мирное время.

– В мирное время… – задумчиво сказал Иванов и сел на свое прежнее место на поваленном дереве.

В период конца света в немыслимом прежде количестве в городе появились разного рода сумасшедшие: тихие, которые бродили по улицам, бормоча себе под нос, и буйные, наводившие страх своими криками, гримасами и прыжками. Часть из них сбежала из брошенных персоналом больниц, часть сошла с ума от происходящего в городе и в мире в этот период. Власти майоратов и патриархатов, появившихся в городе, сумасшедших не трогали, только Печерский майорат не пускал их на свою территорию. Особенно много сумасшедших было возле церквей и синагог, где их иногда подкармливали, а кое– где для них даже устраивали ночлежки.