Теодор Старджон - Больше чем люди (More Than Human)

— Все дети Адама братья, так или иначе. Вам придется рассказать мне немного больше.

— Семь лет назад он служил в военно-воздушных силах, — сказала она. Потом случились… неприятности. Он был отправлен в отставку. По медицинским основаниям.

Шериф порылся в папке на столе.

— Фамилию врача помните?

— Сначала Томпсон, потом Бромфилд. Заключение об отставке подписал доктор Бромфилд.

— Похоже, вы действительно кое-что знаете. А кем он был до службы в авиации?

— Инженером. То есть я хочу сказать, был бы им, если бы закончил школу.

— А почему не кончил? Она пожала плечами.

— Он просто исчез.

— Откуда вы знаете, что он здесь?

— Я узнала бы его везде, — ответила она. — Я видела… видела, как это случилось.

— Видели. — Шериф хмыкнул, поднял папку, уронил ее. — Послушайте, мисс Джеральд, не мое дело советовать. Но вы кажетесь мне хорошей девушкой. Почему бы вам просто не забыть о нем?

— Я хотела бы повидаться с ним, если можно, — негромко ответила она.

— Он сумасшедший. Вы знаете это?

— Не думаю.

— Пробил кулаком стекло в витрине. Просто так. Она ждала. Он попытался снова.

— Он грязный. Даже не знает собственного имени.

— Можно мне его увидеть?

Шериф без слов выругался и встал.

— Если бы врачи в авиации имели хоть немного здравого смысла, они посадили бы его в такое место, где бы он и близко не смог подойти к тюрьме. Сюда, пожалуйста.

Стены из стальных плит, как переборки на корабле. Окрашены сверху поблекшей желтой краской, а внизу в цвет горчицы. Шаги звучат гулко. Шериф открыл тяжелую дверь, она со скрипом отодвинулась. Они прошли, и шериф снова закрыл дверь. Пропустил ее вперед, и они оказались в большом, напоминающем амбар помещении с бетонными стенами и потолком. Вокруг всего помещения проходило нечто вроде балкона. Под ним и над ним камеры, со стальными стенами и решетками вместо передней стены. Всего около двадцати камер. Заняты всего с полдюжины. Место холодное и неприятное.

— Ну, а чего вы ожидали? — спросил шериф, разгадав выражение ее лица. Отеля «Валдорф» или еще чего?

— Где он? — спросила она.

Они прошли к камере в нижнем ярусе.

— Проснись, Барроус. К тебе женщина.

— Гип! О, Гип!

Заключенный не пошевелился. Он полулежал на стальной койке, одна нога свесилась на пол. Левая рука на грязной перевязи.

— Видите? Не говорит ни слова. Довольны, мисс?

— Впустите меня, — выдохнула она. — Позвольте поговорить с ним.

Он пожал плечами и неохотно открыл дверь. Она вошла и повернулась.

— Можно поговорить с ним наедине?

— Он может причинить вам вред, — предупредил он. Она посмотрела на него. Рот у нее исключительно выразительный.

— Что ж, — сказал шериф наконец. — Я буду поблизости. Крикнете, если понадобится помощь. Если попытаешься что-то сделать, Барроус, я тебе перевязь натяну на шею. — Шериф закрыл за девушкой дверь.

Она подождала, пока он не отойдет, потом подошла к заключенному.

— Гип, — прошептала она. — Гип Барроус. Тусклые зрачки чуть повернулись в глазницах, пока не устремились примерно в ее направлении. Глаза закрылись и снова открылись. Медленно мигнули. Она наклонилась к нему.

— Мистер Барроус, — прошептала она, — вы меня не знаете. Я сказала, что вы мой двоюродный брат. Я хочу помочь вам.

Он молчал.

Она сказала:

— Я вас вытащу отсюда. Разве вы не хотите выйти? Он долго смотрел ей в лицо. Потом посмотрел на закрытую дверь и снова ей в лицо.

Она коснулась его лба, щеки. Показала на грязную повязку.

— Больно?

Он оторвал взгляд от ее лица, посмотрел на повязку. С усилием поднял глаза. Она спросила:

— Вы ничего не хотите сказать? Не хотите, чтобы я вам помогла?

Он молчал, и она встала.

— Мне пора идти. Не забывайте меня. Я вам помогу. — И она повернулась к двери. Он спросил:

— Почему?

Она вернулась к нему.

— Потому что вы грязный, избитый и вам все равно — и потому что это не может скрыть от меня, кто вы на самом деле.

— Вы сумасшедшая, — устало прошептал он. Она улыбнулась.

— Так говорят о вас. Так что у нас есть кое-что общее. Он грязно выругался. Она безмятежно сказала:

— И за этим вам не спрятаться. Теперь слушайте меня. Сегодня к вам придут двое. Один врач. Второй юрист. К вечеру мы вас отсюда вытащим.

Он поднял голову, и впервые на его лице появилось какое-то выражение. Совсем не приятное. Голос его прозвучал низко. Он проворчал:

— Что за врач?

— Из-за руки, — спокойно ответила она. — Не психиатр. Больше вам не придется встречаться с психиатрами.

Он опустил голову. Лицо его утратило выражение. Она подождала, но так как он ничего не сказал, она повернулась и позвала шерифа.

Было не слишком трудно. Приговор — шестьдесят суток за злостное хулиганство. Освобождение под залог не предлагалось. Адвокат легко доказал, что его следовало предложить. Залог был внесен. В чистой новой повязке и в грязной одежде Барроус прошел мимо побагровевшего шерифа, не обратив внимания на его слова, что шериф сделает, когда грязный бродяга снова покажется в городе.

Девушка ждала снаружи. Барроус тупо стоял на ступеньках, пока она разговаривала с юристом. Когда юрист ушел, она коснулась его локтя.

— Пошли, Гип.

Он пошел, как заводная игрушка, пошел, куда его повели. Дважды повернули, прошли пять кварталов и поднялись по каменным ступенькам чистого домика с эркером и центральной дверью с цветным стеклом. Девушка открыла наружную дверь одним ключом и дверь в прихожую другим. Барроус оказался в комнате с эркером. Высокий потолок, чисто, много воздуха.

Впервые он двинулся по своей воле. Медленно повернулся, разглядывая стены. Протянул руку, приподнял за угол туалетный столик, опустил.

— Твоя комната?

— Твоя, — ответила она. Подошла к нему и положила на столик два ключа. Твои ключи. — Открыла верхний ящик. — Твои носки и носовые платки. — Пальцами постучала по очереди по всем ящикам. — Рубашки. Белье. — Показала на дверцу. Там два костюма. Мне кажется, подойдут.

Халат. Шлепанцы. Ботинки. — Показала на другую дверь. — Ванная. Много полотенец, много мыла. Бритва.

— Бритва?

— Всякий, кто имеет ключи, может иметь и бритву, — мягко ответила она. Приведи себя в порядок. Я вернусь через пятнадцать минут. Знаешь, сколько дней ты не ел?

Он покачал головой.

— Четыре дня. Пока.

Она выскользнула за дверь и исчезла, прежде чем он нашелся что ответить. Он долго смотрел на дверь. Потом выругался и опустился на кровать.

Почесал нос. Рука легла на подбородок. Чешется. Он полувстал, бормоча:

— Будь я проклят, если стану бриться, — и снова лег. А потом каким-то образом оказался в ванной, глядя на себя в зеркало. Вымыл руки, плеснул воды в лицо, вытер грязь полотенцем и посмотрел снова. Потом хмыкнул и потянулся за мылом.