Джек Макдевитт - Военный талант

— Конечно.

— Вы эволюционировали без телепатических способностей. Следовательно, вы — ваши особи — никогда не ощущали необходимости установить порядок, почти не стремились сдерживать самые сильные эмоции. Интенсивность вашей ненависти и страха, бури эмоций, которые совершенно неожиданно могут разразиться в мозгу человека, необузданность желаний — все это создает дискомфорт. — Он слегка наклонил голову, на его губах мелькнула тень печальной улыбки. — Простите, но вы искалечены условиями своего существования.

— С'Калиан, вы знаете, зачем я здесь?

Уже уверенный теперь, что ему не придется спасать меня, он соскользнул со стола и опустился в кресло.

— Вряд ли вы и сами это знаете, мистер Бенедикт.

— Кристофер Сим, — сказал я.

— Да. Великий человек. Ваш народ прав, оказывая ему такие почести.

— Наши хроники военного времени неполны и противоречивы. Мне бы хотелось выяснить, если возможно, некоторые детали.

— Я не историк.

В голове у меня вдруг возник образ Квинды. Ее плечи, мягкие и обнаженные, освещенные светом свечей. Я сжался, пытаясь сосредоточиться на "Корсариусе", на томе Лейши Таннер, лежащем на столе.

С'Калиан оставался спокойным и внимательным.

Как заниматься любовью с ашиурской женщиной? Что происходит с любовными привычками, когда разум полностью открыт?

— Все в порядке, мистер Бенедикт, — сказал С'Калиан. — Такое происходит всегда, нет необходимости смущаться. Мысль по природе своей непредсказуема и извращена даже у нас. Мы с вами можем внедрить что угодно в головы друг друга, в сияющих красках, со всей живостью, просто упомянув об этом.

— Вы ведь не отставной офицер, правда? — спросил я, будучи на грани паники.

Он наклонил голову.

— Благодарю вас. Нет. В мои функции входит помощь при контактах и обязанности советника по культуре. Я обучен вести беседы с людьми. Но, боюсь, не очень-то эффективно.

Он снова ободряюще улыбнулся, и я спросил себя, не станет ли эта улыбка универсальным жестом при общении разумных особей. По крайней мере тех, кто физически в состоянии улыбаться.

— Можем ли мы поговорить о взглядах ашиуров на некоторые аспекты Сопротивления?

— Конечно, — ответил он. — Хотя я вряд ли окажусь вам слишком полезным, моих знаний недостаточно. Между прочим, мы называем его Вторжением.

— Разве это имеет сейчас значение?

— Думаю, нет. Но важно восприятие. Некоторые даже считают его истинной реальностью.

— Упомянув Кристофера Сима, вы назвали его великим человеком. Такую точку зрения разделяют все ашиуры?

— О, да. Вне всякого сомнения. Конечно, если бы он был нашим генералом, мы бы его казнили.

Я был поражен.

— Почему?

— Потому что он нарушил все правила цивилизованного поведения. Он нападал без предупреждения, отказывался встретиться с противником в открытом бою, вел боевые действия тысячью необычных способов. Проиграв войну, он продолжал приносить в жертву жизни своих собственных людей и наши, чтобы только не признать поражения. Многие погибли в борьбе, продолжавшейся без всякой необходимости.

Я засмеялся. Это было единственно правильной реакцией. Но он сохранил невозмутимость.

— Относительно "Корсариуса", — сказал я. — Судя по нашим отчетам, корабль и Сим участвовали в различных сражениях, происходивших слишком далеко друг от друга, чтобы в короткий промежуток времени покрыть расстояние между ними. Например, битвы у Волчков, Рэндинхала, первые бои в Щели и появление Сима у Илианды произошли в течение двенадцати стандартных дней от одного события до другого, хотя расстояния между местами сражений довольно значительны. Хринвар в системе Волчков находится на расстоянии почти шестидесяти световых лет от Рэндинхала. Если бы современному боевому кораблю удалось вернуться в линейное пространство точно в том месте, где нужно, а это почти невероятно, то потребовалось бы три-четыре дня, чтобы добраться от одного места до другого. Симу, по-видимому, удавалось проделывать это за гораздо более короткое время.

— В наших отчетах указаны такие же промежутки времени.

— Есть и другие расхождения. В другое время, в других местах.

— Да.

— Как ваши историки объясняют это?

Его глаза закрылись.

— Как и ваши, они только рассуждают.

— И каковы их рассуждения?

— На самом деле существовали три других корабля, маскировавшихся под "Корсариус". Такое предположение не удивит ваших исследователей. Это наиболее простое объяснение и поэтому наиболее правдоподобное. В конце концов, кто знает, где он был? Мы можем быть уверенными лишь в том, что корабль украшенный уникальной эмблемой появлялся в разных местах. Сим, придумывая подобный символ, намеревался вести психологическую войну. Он никогда не являлся простой бравадой, как думала широкая общественность. И он достиг цели: его корабль видели повсюду, а его появление начало со временем оказывать деморализующее влияние. Возможно вам будет интересно узнать, мистер Бенедикт, что у нашего народа существует легенда о том, будто Сим был инопланетянином. Настоящим инопланетянином, то есть представителем расы, неизвестной нашим, народам. Именно этот ореол, даже в большей степени, чем его способности военного стратега, психолога или боевого командира, делал его таким опасным, внушающим страх.

Между прочим, есть основания подозревать, что один из двойников "Корсариуса" был уничтожен у Гранд Салинаса, и, по крайней мере, один, а, может и два, — во время столкновений в Щели.

— Вы мне рассказываете о том, чего никто не знает наверняка.

— Это правда. Наши сведения совпадают с вашими в самых существенных моментах. Фактически, наши и ваши историки давно уже сотрудничают, невзирая на явное отсутствие официальной поддержки. Но мы говорим о времени войны, и здесь большая путаница. Вероятнее всего правду о войне мы не узнаем никогда. — Он сменил позу. — Могу ли еще чем-нибудь помочь?

— Да, — сказал я, поднимая со стола "Отрывки". — Что вы знаете о Лейше Таннер?

— Одна из первых переводчиков Тулисофалы. Довольно приличный переводчик, между прочим.

— Она тоже была против войны.

— Знаю. Ее позиция меня всегда беспокоила.

— Почему? — спросил я, на мгновение сбитый с толку.

— Потому что у нее были обязательства перед своей расой, которые перевешивали моральную суть войны. Раз уж война началась всерьез, риск с обеих сторон велик, и правая эта война или нет, с философской точки зрения, уже не имело значения.

— Из философов получаются наилучшие генералы, — сухо ответил я.

— Понимаю вашу иронию. Но наступает время, когда приходится выбирать. Что бы мы ни считали лучшим для себя, мы должны выбрать общее благо. Даже если нам нужно поддержать безнравственное начинание. Если бы я был человеком, то сражался бы на стороне деллакондцев.