Ник Горькавый - Теория катастрофы

Учёный одёрнул себя — до этого ещё далеко, сегодня нужно согласовать работу жидкогелиевого контура, магнитной катушки и всех электрических схем. И ещё он переживал: не будут ли сбоить переключатели при низких температурах... Обладает ли полученный кристалл нужным качеством? Не напортачила ли фирма-изготовитель с нужным узором дислокаций на решётке?

Профессор сам не заметил, как дошёл до здания и поднялся на лабораторный этаж. Никого из помощников ещё не было. И хорошо — Лвин включил свет и застенчиво-любовно осмотрел груду приборов в середине обширной комнаты. Они были переплетены трубками и шлангами и казались постороннему человеку бессмысленной грудой железа.

Но глаз профессора не застревал в нагромождении алюминиевых ящичков, набитых кусочками кремния и пластика, а видел цельную картину сложного организма, в котором глубокий вакуум, гелиевый холод, магнитное поле и тёмное рубиновое сердце должны были соединиться и поймать самый неуловимый сигнал в мире — древнюю гравитационную волну, крик новорождённой Вселенной.

Дведцать лет ушло на поиск идеи детектора — профессор уверенно считал её гениальной! — и создание установки.

Лвин был мужественным человеком — он понимал, что далее после всех усилий и усилений сигнал может быть не пойман. Но это тоже будет важным результатом — в учебниках и статьях появится строчка: «Согласно измерениям группы Лвина, уровень энергии реликтового гравитационного излучения меньше, чем...» Целая жизнь — и всего одна строчка. Зато все теории Вселенной будут оглядываться на эту строчку, и выживут только те модели, которые не будут ей противоречить.

Но гораздо лучше, чтобы строчка была такой: «По данным группы Лвина, уровень энергии реликтового гравитационного излучения равен...»

Одна строчка может стоить жизни. Часто жизнь пролетает, не оставляя, далее слова.

Лвин отогнал печальные мысли — самое интересное только начинается; в ближайшее время пессимизм неуместен.

В коридоре раздались весёлые голоса, и в комнату ввалились сразу трое молодых сотрудников.

— Профессор, вы ночевали здесь, в обнимку с приборами? — удивлённо воскликнул кто-то вместо приветствия.

Нахалы!

— Прекратить болтовню! — шутливо прикрикнул Лвин и махнул рукой на распечатанную коробку на своём столе.— Кристалл вчера прибыл!

— Йохохо! Банзай! — загалдели сотрудники, которых стало уже с полдюжины.— Сегодня состоится исторический пуск гравидетектора!

И все занялись делом.

«Исторический! — усмехнулся про себя Лвин.— Прежде чем достигнуть исторического результата — или хотя бы достоверного его отсутствия — нужно провести сотни пусков...»

Криоспециалист вытащил из упаковочный коробки герметичный бокс с кристаллом и вставил его в центральный блок установки. Все, затаив дыхание, смотрели, как рука с десятком тонких пальцев из металлокерамики открывает контейнер, достаёт тёмно-красный трёхсантиметровый кристалл рубина и осторожно устанавливает в платиновую рамку, висящую на еле заметных кварцевых нитях.

Деликатная операция прошла успешно, и все сотрудники перевели дух.

— Час на охлаждение, а потом будем откачивать гелий,— сказал криоспециалист, и все вокруг забегали: один час — это очень мало! Столько нужно проверить и настроить...

— Какой красивый камень...— с досадой сказала секретарь группы, любуясь кристаллом.

— Конечно, на шее он смотрелся бы лучше, чем в металлическом ящике! — съехидничал юный помощник Лвина.— Особенно если учесть, что этот рубин дороже ювелирного...

Перед самым пуском, когда воздух в комнате уже дрожал от напряжения, неожиданно пришла королева Николь.

Лвин нахмурился — он терпеть не мог посторонних глаз во время пробных пусков. Всё равно что-нибудь закапризничает — потом доказывай лишним наблюдателям, что ты не верблюд, оправдывайся в том, что не нуледается в оправданиях. Просто наука не делается по первому щелчку тумблера. Уж он-то проверил это на своём опыте многократно...

Оставшиеся до пуска минуты Лвин ходил кругами вокруг установки, проверяя ещё и ещё раз состыковки и узлы.

— Бросьте метаться, профессор, всё в порядке! — сказал помощник с фамильярностью, которая позволительна лишь после месяцев напряжённой работы бок о бок.

Наконец, индикатор давления в камере показал нужный вакуум. Температура кристалла стабильно держалась на глубоком гелиевом минусе.

— Включайте магнитное поле! — сказал свистящим шёпотом профессор.

Магнитное поле должно создать нужную анизотропию, которая позволит поймать сигнал, пришедший с конкретного направления.

Силовой блок загудел, наращивая мощность.

Профессор, сам себя ругая, впился глазами в бронированное стекло, за которым находился рубиновый кристалл. Лвин понимал, что глаз тут бесполезен, и это смотрение в стеклышко было лишь психологической слабостью. Лазерных! луч отражался от граней кристалла и должен был зафиксировать малейшие его колебания. Если всё будет хорошо, то кристалл повернётся на ничтожный угол, но лазерный луч поймает любое микродвижение...

Профессор чертыхнулся и напомнил себе, что в установке ещё не смонтирован усилительный блок, и поэтому даже наносмещения кристалла не будет. Но всё равно таращился в окошко как нетерпеливый студент, наивно надеясь лишь на собственные глаза.

У бокового окна бокса стояла королева Николь и широко раскрытыми глазами тоже смотрела на кристалл.

Остальные сотрудники дежурили у приборов и экранов, отслеживая работу охлаждающих систем и мощности магнитного поля.

— Магнитное поле: девяносто процентов...— сказал молодой взволнованный голос.

Напряжение сгущалось: выйдет ли кристалл на рабочий режим? Если да — это будет означать, что главная часть установки работоспособна и можно двигаться дальше — наращивая точность измерения наклонов лазерного луча, пытаясь получить максимум точности, а потом долго копить измерения, суммируя результаты за долгие месяцы и вылавливая реакцию кристалла, отличную от нуля.

— Поле девяносто пять процентов...

Шутники вывели сигнал от лазерного датчика на динамик, и теперь отклонение кристалла вызывало нежное пение, которое всем изрядно надоело за время тестов установки.

— Девяносто девять!

Вспыхнула лампочка — критическое поле достигнуто.

Вдруг динамик по-медвежьи рявкнул, и одновременно раздался звук выстрела.

Профессор отпрянул от бронированного стекла, покрывшегося густой паутиной трещин, и взревел:

— Что за дьявольщина!

Лвин попытался рассмотреть внутренность бокса, но через повреждённое стекло ему это не удалось. Тогда он перебежал к свободному окошку и увидел ужасную картину: кристалл сорвало с платиновой рамки и вбило в бронированное стекло. Оно потрескалось, а кристалл, росший в раскалённом автоклаве три месяца и стоивший целое состояние, разбился на мелкие кусочки, разбросанные по всей вакуумной камере.