Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь

Солнце, будто не желая докучать грубым светом, присело за деревья и, вкрадчиво подзадоривая, оставило их вдвоем. Снег выдохнул таинственную синеву. Просека поплыла. Иногда в какую-нибудь пустяковую пазуху, ненароком сложившуюся из многоярусных ветвей и висячих снежных груд, стреляла тягучая вспышка луча, поджигая золотое пятно на сумеречной лыжне — и каждое разбрасывало по мглистым сугробам мириады переливчатых искр. То тут, то там… Казалось, мальчик и девочка бегут по Млечному Пути.

Городок был невелик — в сущности, один громадный дом творчества, а не полновесный населенный пункт. Близость старого, почти с аналогичной целью, но совсем в другие времена наспех сляпанного центра практически не ощущалась. Архитекторы не зря ели свой хлеб с икрой, и не зря заказчик драл с них семь шкур: с квадратно-гнездовой древневосточной планировкой, в течение веков считавшейся самой рациональной — когда хирургически прямые улицы шинковали жилую плоть на мертвые однообразные шматки, — тут покончили. Тут заботились в первую голову о том, чтобы людям было уютно и нетипично. Поэтично. И потому фантазия творцов, постаравшись разбудить будущую фантазию жителей — а фантазия от будущих жителей требовалась просто по работе, — причудливо сплела из улиц, переулков, мостов, набережных, площадей, скверов и детских крепостей что-то вроде то ли Китежа, то ли ганзейской твердыни, когда ни один дом не напоминает соседний, ни один угол не прям, ни один квартал не похож на промзону и ни одно дерево — на зэка на прогулке; но в то же время — без средневековой грязи, тесноты и полной невозможности уразуметь, отчего это за домом пять сразу выпер дом сорок восемь. Здесь было увлекательно и бродить, и ездить; а носиться, отупев от вечного цейтнота, со скоростями за сто, все равно было некуда и не для чего.

И все же новое обиталище Кармаданова смутно напоминало Бабцеву шахматный Байконур, несущий отпечаток, казалось бы, совсем иной эпохи.

Может, просто чистотой, о которой после торжества демократии по-русски — когда всем все можно, кроме того, что нужно, и всяк волен гадить под себя в любых количествах, а вот убирать некому — в больших городах уже забыли.

А может, каким-то несуетным выражением лиц встречавшихся людей. Будто ни один не похмелялся уж по меньшей мере года два, и будто ни один не боялся, что его ограбят — не в подворотне, так в ЖЭКе, не в ЖЭКе, так в бухгалтерии на собственной же работе в день получки… Будто здесь машинам не нужны противоугонные устройства, девушкам — газовые баллончики, а ответственным главам семей — веера сложных, дорогостоящих и обременительных знакомств во всех структурах, от коих зависит повседневность, от сантехника и до начальника райотдела милиции…

— Ну, вот, а ты боялся, что шарашка! — приветствовал Бабцева Кармаданов, открыв ему дверь и тут же заключив в объятия. — Рад тебя! — сказал он.

Бабцев в ответ тоже обнял Кармаданова, похлопал по спине… Что-то было в этом ненатуральное, принужденное. И Кармаданов будто очень устал и даже улыбку явно держал на лице с трудом — мол, чудесно, что ты все ж таки приехал, но как же не вовремя ты свалился на голову…

— И я тебя, — сказал Бабцев.

Конечно, шарашка, подумал он. Вызов нужен, чтобы приехать. И КПП…

Свобода у нас возможна только если как следует отгородиться от всякой соседней свободы свободно висящей колючей проволокой, по которой совершенно свободно течет электрический ток.

Он снял теплую куртку, переобулся в домашние тапочки, заранее приготовленные Кармадановым.

Не без любопытства озираясь, прошел в ванную помыть руки. Ничего особенного, не апартаменты, конечно, не пентхаус. Квартира как квартира. По меркам их панельно-блочного детства — дворец. Спору нет, уютненько…

— А что ты без Кати? — спросил Кармаданов, подпирая плечом косяк двери в ванную. Бабцев тщательно вытер руки. — Вы же вдвоем должны были прилететь…

— А мы вдвоем и прилетели, — ответил Бабцев. — Но она сразу пошла с Вовкой повидаться… А он, как нарочно, загулял где-то. Совести у парня совсем нет. Ну, пусть на меня ему плевать — ладно. Но ведь знает, что мать прилетает! В итоге она мне полчаса назад позвонила и сказала, что никуда не пойдет, пока не найдет сына, и пошла его искать к папе. Папа-то тоже у вас приютился. Ну, а я… Во-первых, я уже договорился с тобой о времени, а во-вторых… в конце концов, пусть они сначала вдвоем там поворкуют. Не хочу отсвечивать.

Странно, но у Кармаданова на лице написалось облегчение. Он будто сразу слегка отдохнул.

— Ну, и хорошо, — сказал он. — Будет у нас с тобой мальчишник. Руфь нынче совершенно не в форме.

— А что такое?

— Да как сказать… Знаешь, бывают такие совпадения в жизни… Вот не раньше, не позже, именно в день, когда вы прилетели. Я уж не хотел говорить…

— Да что такое?

Кармаданов мялся. Они прошли по старой привычке на кухню — лучшего места для дружеской беседы в России все ж таки нет и не будет. Бабцев достал из сумки причудливую бутылку чистопородного коньяку; улыбаясь, решительно поставил на стол.

— Ты не большой любитель, да и я не большой любитель, — сказал он, — но, во-первых, русский обычай требует, а во-вторых, это по-настоящему вкусно и, может, даже полезно.

— Мне нынче и впрямь полезно, — совсем воспрянул Кармаданов. У него даже глаза засветились от мужского предвкушения. Какой полноценный мужчина не взволнуется и не испытает радостного подъема, получивши внеплановое предложение культурно выпить? — Ты просто гений, Валька. Но, скажи, с каких это пор ты вдруг начал чтить русские обычаи?

— Видение мне было, — загробным голосом сказал Бабцев. — Георгий Победоносец на «КамАЗе»…

— Да иди ты! — засмеялся Кармаданов, начиная суетиться и метать на стол все, что можно зачислить в разряд экстренно понадобившихся закусок. Бабцев уселся, с удовольствием глядя на его радостные хлопоты.

— Так что такое у тебя нынче приключилось, ты не сказал, — напомнил он.

— Серафима отчудила, — помрачнев, проговорил Кармаданов. Из рук его проворно прыгали на стол тарелки. — Отпустили мы ее на лыжах. Не в первый раз. Тут на окраине шикарный парк, плавно переходящий в бескрайние просторы России… Но девчонка-то большая уже, вполне вроде разумная и к лыжам привыкла, ходит неплохо. Мобильник с собой… Суббота, в парке народу должно быть полно, ее же друзей-приятелей, одноклассников. Честно скажу, в Москве я так безмятежно к этому не относился никогда — но тут совершенно, казалось бы, безопасно. За эти месяцы не слышал ни об одном казусе, которыми столица полным-полна…

— Ну и?

Кармаданов от воспоминания даже передернулся.

— Час проходит, два проходит, три проходит… Исчез ребенок. Мы ее в ежовых рукавицах не держим, крепились до последнего — вот придет, вот сейчас, ну, подождем еще пять минут, не надо паники… Руфь с тетрадками сидит, я с бумагами — рабочей недели не хватает, как всегда, ты же понимаешь. Нету. А темнеет уже! Наконец — все, лопнуло терпение, звоним ей. А нам отвечают: недоступен, мол, абонент. Ну, тут уже сердце в клочья. Побежали в парк. Нету. Расспрашиваем тех, кто там катается… Не видели. В милицию… в больницу… Ну, в общем… Руфь чуть с ума не сошла, да и я… А она, оказывается, решила, что давненько Северный полюс никто не открывал. Или землю Санникова, я уж не знаю… В общем, понесло ее прочь от города, в леса и долы. И там упала, да всерьез, до полной потери хода, расшибла ногу и телефон разбила об дерево.