Джо Холдеман - Времена года

Переход организовала и возглавила Калыым — потому что она была самой молодой Старейшей и считалась самой авторитетной личностью в таких практических делах. Она была одной из немногих встреченных нами плати, которые носили украшения; в ее случае это были бусы из зубов динозавра, что она принесла из своего Великого Путешествия на Север — зубы большого хищника. Она утверждала, что убила его, но каждый знал, что это ложь; и ей оказывали уважение отчасти и потому, что она была способна лгать и после наступления половой зрелости.

По другую сторону гор было заметно холоднее; вечерами холодный южный ветер напоминал о начале осени и предстоящих морозах. Всю середину дня плати лодырничали, но по утрам и вечерам они с заметной энергией ловили рыбу и готовились к осеннему переходу сумчатых животных. В больших количествах собирались дрова, соль. Плати сидели вокруг костра, раскалывали кремни, жаловались на надоевшую рыбу и ждали изобилия.

В такой переходной стадии мы провели несколько месяцев, когда, наконец, однажды утром дозорный испустил радостный крик, и вся семья, вооружившись дубинками, подалась вниз по реке. Каждый взрослый взял три метра берега, а молодежь с ножами стояла позади линии.

Мы услышали их раньше, чем увидели — толлиу — млекопитающих, размером с зайца и чирикающих, как птицы. По звуку они напоминали одну из тех стай саранчи — с очень большого расстояния — которые в прошлые времена нападали на земли.

Плати возбужденно смеялись.

Потом появились они — единая кипящая масса, простиравшаяся от горизонта до горизонта, как колышущийся ковер из мокрого меха размером с остров. Млекопитающие, они шли из воды, как будто рыбы собрались в школу. Они растекались по суше и слепо неслись на линию ожидавших их плати.

Поначалу энтузиазма было больше, чем успеха. Каждый должен был схватить своего первого толлиу, откусить ему голову и похвалиться перед остальными его превосходным вкусом; нашим глазам открылось ужасное зрелище самых отвратительных застольных манер.

Когда закончились первые, преувеличенно обрядовые убийства, плати перешли к результативной рутине: каждый взрослый выбирал из бесконечного потока, обтекающего ноги, самое большое и здоровое животное и наносил ему удар слева дубинкой. Удар оглушал животное и по высокой дуге отбрасывал назад, где его ждала вооруженная ножами молодежь.

Подростки перерезали животным горло и укладывали их на большую шкуру, чтобы стекла кровь, затем с радостным возбуждением ждали следующую жертву. Как только из тушек вытекала кровь, юноши сдавливали их и бросали в кучу, возвышавшуюся на песке и уже принимавшую внушительные размеры.

Животных обескровливали, чтобы получить на растянутой шкуре лепешку из засохшей крови, которую затем разрезали на куски и ели в качестве закуски.

Тут и там в копошащейся стае толлиу вершили свою работу крупные хищники, рыжеватые животные, напоминавшие земных кенгуру, но вооруженные клыками длиной в палец, торчащими из нижней челюсти. Большинству из них удавалось избегать плати, но время от времени те окружали хищника и с пронзительными победными криками и пением забивали дубинками насмерть.

Так продолжалось примерно два часа, и все это время самые старые из Старейших наполняли длинные траншеи дровами и собирали влажные морские водоросли.

К тому времени, когда из воды выбрались последние отставшие ученики и понеслись по песку вслед за своими сотоварищами, вдоль берега уже было шестьдесят конусообразных куч мертвых толлиу, каждая высотой почти в рост плати. Мы слышали на западе от нас смех и удары дубинок.

Статистика этого события удивила меня. Плати убивали, казалось, каждый сотый экземпляр животного; затем выживших они направляли вдоль берега в руки следующей семье, которая поступала так же — и так далее. Мы знали, что было более ста семей. Но почему же тогда не иссякали толлиу? Тибру однажды откровенно ответила на этот вопрос: они выходят циклически. Только шестнадцать семей «собирают» этих существ при каждой миграции; при этом они чередуются по принципу ротации, установленному еще в ужасной древности. Остальные семьи наделяются при следующих миграциях. Тибру ждала уже два года, пока наступит очередь ее семьи на убой джукха. Эти животные считаются самыми вкусными и полезными.

Тем временем начало темнеть. Я помогала Старейшим раскладывать длинные ряды костров радости; теперь мы их зажгли, и когда с моря пришла вечерняя прохлада, я была благодарна треску дров и пылающему огню.

Тибру показала нам обработку мяса, чтобы и мы могли приложить к делу руки. Определенные внутренние органы животных складывались для получения приправ в шкуры со щелоком, затем с животных снимались шкуры, с них соскабливался желтый слой жира и укладывался в глиняные сосуды для вытопки. С мяса тоже соскабливался оставшийся жир, потом оно разрезалось на тонкие полосы, развешивалось над костром на палках и коптилось. У них не было возможности консервировать мозг животных, поэтому большинство плати всю ночь за работой жевали и чавкали.

Мы были недостаточно сильными и опытными, чтобы работать наравне даже с подростками, но тоже всю ночь напролет храбро разделывали мясо, внимательно следя за тем, чтобы в колеблющемся свете факелов не порезаться испачканным в крови кремневым ножом. Морские водоросли давали едкий, пахнущий хлористым водородом дым, про который Тибру утверждала, что он полезен для легких. Может быть, это и так — ведь он так обжигал легкие.

Восходящее солнце осветило сцену а ля Иероним Босх. Развевающийся дым над пропитанным кровью песком, усеянным костями и потрохами. Испачканные кровью люди и плати, отмеченные следами бессонной ночи.

Мы поплескались в ледяной воде и оттерли засохшую кровь пригоршнями песка, потом стояли в удушливом дыму и терпеливо ждали, пока снова оттает наше тело.

Настало время укладываться и отправляться. Сладковатый запах свежей крови уже приобрел налет разложения; воздух был наполнен жужжащими насекомыми, а на берег выползали крабоподобные существа с твердыми панцирями. Как только солнце поднимется выше, на этом месте даже по мнению плати нельзя будет оставаться.

Мы увязали копченое мясо и плитки из свернувшейся крови в грубо очищенные шкуры, которые потом натянут на колышках и высушат на солнце, и отправились вверх, в горы. Мы построили свои маффа на равнине, расположенной на километровой высоте, и стали терпеливо ждать снега.

Кто-то приближается!

Теперь я вижу в них только опасных зверей. Они сменили свою человечность — нет, я хотел сказать, что это мы интерпретировали их действия на человеческий лад. Их животное поведение. Мне жаль, Мария. Я не могу рассматривать эти события глазами ученого; больше не могу. После того, что я только что видел.