Сергей Абрамов - Мир приключений, 1989

Присутствующие рассмеялись, а профессор продолжал:

— Я встречал на марках портреты людей, перед которыми преклонялся, — Гарибальди, Шекспир, Гете, Платон, Фарадей, Ньютон. Марки запечатлевали события, которых я был не безучастным свидетелем, — голод в Поволжье, эпопея челюскинцев, перелет Чкалова. Я подсчитывал зубцы, научился различать способы печати и оттенки цветов. Это приучило меня к аккуратности и точности, научило понимать живопись и графику.

— Ну, хорошо, а когда вы стали взрослым? — спросил инженер.

— Когда я стал взрослым, я с особой остротой понял, как многим обязан маркам… Я просматриваю свои кляссеры, как семейные альбомы. Они помогают мне жить и встречать каждый новый день с интересом, надеждой и любовью.

— Но не будете же вы отрицать, что одновременно марки стали сейчас и грязным бизнесом. Ими торгуют, перепродают, раздувают нездоровый ажиотаж, если какая-то буква напечатана толще другой…

— Я слышал подобные упреки. Но ведь то же самое можно сказать о книгах, о картинах великих мастеров, о старинной бронзе и фарфоре, автомашинах. Послушайте, я вам процитирую один абзац из выступления нашего первого наркома просвещения Луначарского. Он сказал эти слова в Петрограде, перед советскими и иностранными учеными.

Профессор достал записную книжку, полистал ее и, найдя нужную ему запись, прочел:

— «Лучи солнца падают на вспаханную пахарем землю, и она дает прекрасные всходы. Но эти же лучи падают и на мусорную яму, и тогда под их воздействием развиваются отвратительные микробы, несущие эпидемии, заразу и смерть человечеству…»

— Скажите, Василий Петрович, а в вашей коллекции есть ценные экземпляры?… Я имею в виду очень редкие, с мировым именем, так сказать.

Этот вопрос задал человек лет тридцати, приехавший из Белоруссии. Его звали Николаем Денисовичем Назаренко.

— Разумеется, есть. Время делает редким многое. Во-первых, у меня, пожалуй, самая полная коллекция русских земских марок. Когда-то коллекционеры не принимали их всерьез и спорили, стоит ли включать в коллекцию, а сейчас за ними охотятся. У меня есть редкие экземпляры Волчанского и Лохвицкого уездов, беззубцовая марка Цейлона 1858 года достоинством в полпенни, марка Модены в восемьдесят чентизимо. Есть у меня еще одна очень дорогая мне марка. Это обычный стандартный гербовый знак на треугольном солдатском конверте. Конверт пробит пулей. Солдат погиб 9 мая 1945 года, а товарищи переслали этот неотправленный конверт мне. На многих выставках он привлекал внимание больше, чем самые уникальные миниатюры…

…Когда профессор Пахомов выходил из салона, к нему, смущаясь, подошел Назаренко. Извинившись, что задерживает профессора, он сказал, что мальчишкой воевал в партизанском отряде и однажды с товарищами захватил в плен эсэсовского офицера, у которого среди прочих вещей обнаружили пустые конверты с наклеенными марками. С тех пор они хранятся у него. Может быть, они представляют ценность, может быть, просто человеческий интерес. Он хотел бы прислать все эти марки профессору в благодарность за его прекрасный рассказ.

Профессор поблагодарил Назаренко, дал ему свой адрес и вспомнил о нем через месяц, когда получил небольшую бандероль с обещанными марками. Они не представляли никакой филателистической ценности, и Василий Петрович отложил их в специальный ящик.

Жена уехала на дачу, и профессор Пахомов остался в доме один. Почему-то ему не захотелось сегодня уезжать из дома и немного взгрустнулось. Он подошел к письменному столу и посмотрел на фотографии сына и дочери. Они давно уже были самостоятельными, сын служил на Дальнем Востоке, дочь вышла замуж и жила в Мурманске.

Профессор перевел взгляд на полки с книгами, на картину подаренную ему старым другом — художником.

Работать не хотелось, и, чтобы отвлечься, профессор выдвинул ящик с неколлекционными марками, решив отмочить некоторые из них. Он обещал дворовым мальчишкам германские марки и теперь выполнял обещание.

Стало темнеть, и профессор включил свет. Несмотря на возраст — а скорее, именно поэтому, — марки отходили от конверта легко и быстро.

Обрывок конверта с шестью марками привлек его внимание. Откуда он у него? Память услужливо подсказала: это подарок отдыхавшего лет десять назад с ним вместе молодого человека из Белоруссии. Они принадлежали какому-то немецкому полковнику, который ими, видимо, дорожил. Марки не представляли ценности, это было совершенно очевидно. Профессор пощупал конверт и почувствовал какое-то утолщение. Сразу же запульсировала кровь в висках, интуиция старого коллекционера подсказывала, что марки на конверте — прикрытие, к которому порой прибегают.

Профессор с особой тщательностью подготовил ванночку для марок и опустил обрывок конверта в воду. Бумага набухла, но марки держались долго. Наконец они всплыли на поверхность и сразу же пошли на дно. Забыв о них, Василий Петрович бережно взял конверт пинцетом. Отогнув тонкий слой целлулоидной бумаги и еще более тонкий слой прозрачной пленки, он вытряхнул на стол полосу из трех марок. Взяв лупу, профессор увидел изображение трехгранного кинжала. Надписей не было. Подобных знаков ему видеть не приходилось.

Он сидел всю ночь за каталогами, справочниками и досье и лишь в четыре часа утра, пошатываясь от радостного удовлетворения и усталости, понял, что перед ним «сидангские близнецы» — уникальнейшая марка мира.

Он выяснил позднее, что эсэсовского полковника звали Эрихом Клотцке и марки попали к нему во время ареста известного нюрнбергского антиквара. Видимо, тот сказал на допросе о ценности марок, и Клотцке не расставался с ними, надеясь выгодно сбыть. Предпоследним владельцем «сидангских близнецов» оказался ничего не подозревающий Назаренко. Сейчас полоса попала к нему, Василию Пахомову. Он даст ее научное описание, расскажет историю. Вместе со всей его коллекцией «сидангские близнецы» перейдут со временем в музей. Они заслужили отдых. Поистине путь на небеса проходит через Голгофу.

Маленькие алые марки с трехгранным кинжалом равнодушно смотрели на него с черного листа, подобранного для них профессором. Он тоже долго смотрел на почтовые миниатюры и, наконец, вздохнув, положил в ящик секретера. «Поистине, — подумал он, — марки как лучи солнца: могут дать прекрасные всходы и могут причинить много зла…»