Евгений Прошкин - Магистраль

Иван Иванович поставил мнемопрограмматор на стол, но открывать не спешил.

— Между прочим, эта редакция будет не менее интересной, — заметил он.

— «Интересной»?! Это же не кино, это моя жизнь!

— Шорох… Твое ущемленное самолюбие может дорого обойтись человечеству.

— Значит, будете платить, — кивнул Олег. — Излагай.

— Излагаю, — безразлично отозвался Иван Иванович. — Ты не убрал из Службы Пастора. Об этом нужно бы позаботиться сейчас, на седьмом круге, но тогда ты не попадешь в ту магистраль, где запланирована основная операция. После увольнения Пастора необходимо начинать новый крут, поскольку в настоящем и будущем произойдет перестройка связей… А в восьмой круг без Алексея уже не войти — Лопатин использует программатор и передаст его начальству… Пастора, конечно, можно убить. Элементарно убить, не делая дальних заходов… Но Служба это воспримет как прямое вторжение, и тобой займется уже целый отряд.

— В общем, Пастор будет мешать, но операцию мы проведем сейчас, по-другому нельзя.

— Нельзя, — подтвердил Иван Иванович и, наткнувшись взглядом на чайник, налил в стакан воды. Затем взял его двумя пальцами и отхлебнул. — Наша основная операция… — Он сделал еще один глоток и поставил стакан на подоконник. — Не допустить рождения некой персоны.

— Что, такая крупная фигура?

— Нет, не крупная… Не крупный, вернее. Это мужчина. И нам нужно сделать так, чтобы его не было. Совсем.

— Я, кажется, что-то упустил… — Олег обогнул большой обеденный стол и уселся в углу. — Речь шла о тотальной войне… Войне, которая уничтожит человечество. При чем тут какой-то отдельный мужик? Без него война не начнется?

— Начнется, обязательно начнется, — заверил Иван Иванович. — В любой магистрали. Война неизбежна. Но уничтожение всего человечества… вот этого избежать можно. Есть шанс, по крайней мере.

— Какой-то несчастный мужик…

— И несколько сот миллионов. Тех, кто умудрился выжить во время самого конфликта и не погибнуть после от радиации. Миллиона два при этом сохранили способность к воспроизводству потомства. Так что новое человечество вылупилось не из античной литературы и не из крестовых походов. Оно выползло стаями из зараженных лесов. И оно умеет ценить жизнь.

— Но при чем тут какой-то мужик?… — повторил Олег.

— Его рождение и войну разделяет почти сто лет, причинно-следственная цепочка получается невероятно длинная. Нашего прошлого объективно до сих пор не существует, но для меня оно так же реально, как для тебя — твое… гм… Прости, Шорох, я не то хотел… В общем, события удалось реконструировать, и начало нашей истории оказалось связано с этим… мужиком, — усмехнулся Иванов. — С его рождением начинается другая магистраль, и она перекрывает путь нашей.

— Но если до барьера останется еще целый век… Сколько раз за это время магистраль свернет в сторону?

— Много. Но все эти повороты приведут не куда-нибудь, а в мое настоящее.

— Включая и новые?

— Что? Новые повороты? — Иван Иванович перегнулся через стол. — Тебе-то уж стыдно такие вопросы задавать, опер… «Новые» они для вас. А для нас, — он сделал паузу, — для нас все эти повороты в далеком прошлом. Остался один, последний. Июль тысяча девятьсот семьдесят шестого. Запоминай, Шорох! Не желаешь, чтобы я внес это тебе в программу, — запоминай сам.

Иванов назвал координаты точки вторжения и обрисовал обстоятельства. Операция на первый взгляд была не сложной.

— Если что-то не получится… — промолвил Олег.

— Меня и тебя в этой магистрали не окажется, — закончил за него Иванов. — А Прелесть выполнит то, на что ее программировали… Все, что мы с тобой сделали, пока существует лишь как вероятность. И сейчас она либо реализуется, либо станет достоверно несбывшейся. Если бы ты не убивал Алексея…

— Тащи свои провода, потомок, — перебил Шорохов. — Мы же торопимся, А лекцию о нравственности прочтешь мне в следующей жизни.

Иван Иванович без возражений принес на кухню свернутый шнур и эластичный обруч. Процесс сканирования занял минут десять, не больше, и показался Олегу подозрительно простым. Он не ощущал ничего, кроме давления жгута на лоб, и был слегка разочарован.

Иванов не отрываясь смотрел в мнемопрограмматор и периодически что-то потюкивал на клавиатуре. Шорохов, заглянув ему через плечо, обнаружил на экране все ту же клинопись, только в движении: символы возникали в центре голубого поля, расползались оттуда в стороны и скрывались за пределами окна. Олег заметил, что в теснящемся массиве значков тут и там образуются новые «родники», — как Иванов умудрялся все это отслеживать, оставалось загадкой.

Шорохов почему-то подумал, что такие же ощущения должны испытывать люди, попадающие в руки мошенников, — когда становится ясно, с кем имеешь дело, когда сознаешь, что тебя обманули, но формально афера еще не завершена, и ты продолжаешь надеяться и успокаиваешь себя тем, что изменить ничего нельзя, что выбирать уже поздно и что, кажется, сам момент выбора проскользнул как-то мимо… Эта странная ассоциация не давала ему покоя все то время, пока Иван Иванович колдовал с прибором, но улетучилась сразу же, едва он опустил крышку.

— Порядок. Я ничего не корректировал, ты сам видел.

— Да уж… видел… — скривился Олег, стягивая с головы датчик. — А кто тебе мешает по дороге в бункер…

— Не веришь — поехали вместе, — предложил Иван Иванович и, взяв с подоконника остывшую воду, жадно выпил весь стакан. — У нас общая цель, Шорох. Бытие как таковое — твое, мое и еще четырнадцати миллиардов.

— И еще Ася… — добавил Олег.

— А?… — Он дошел до порога и замер. — Что говоришь?…

— Еще — жизнь Прелести.

— Прелесть, да… Конечно…

Дверь за Ивановым закрылась почти неслышно. Шорохов побродил по квартире в поисках сигарет — заранее зная, что у Ивана Ивановича он их не найдет, и все же заглядывая в каждый угол. Новехонькая мебель была расставлена оптимально. Нигде ни соринки, ни пылинки — все безукоризненно, как на рекламном плакате.

Однако Олегу вздумалось, что он в таком месте жить не смог бы.

Включив телевизор, Шорохов наконец сообразил, что сигареты он толком и не ищет. Просто пытается себя чем-то занять. Удержать от ненужного визита к Прелести.

Ася вышла из комнаты сама — неожиданно и в то же время как-то буднично. Она протянула Олегу свой «Салем» и не спеша двинулась в сторону кухни.

— Что это за чемодан у вас был? — спросила она.

— Чемодан?… Так… Яйцо.

— Черное и прямоугольное?…

— И с ручкой, — добавил Олег, но почувствовал, что не отшутится. — Яйцо, в котором смерть, — сказал он.

— По-моему, это обыкновенный мнемопрограмматор…

— Обыкновенный… — Шорохов пощупал чайник и принялся разыскивать кофе, пока не понял, что ни ему, ни Асе это не нужно.