Александр Бушков - Кошка в светлой комнате (сборник)

Панарин пожал плечами и приложил камешек к правому уху. Окаемов затаился, как мышка, тишина вокруг стояла гробовая.

Постепенно Панарин стал слышать – но не ушами, а как бы мозгом – словно бы плеск морских волн, набегающих на песчаный берег, шелест легких шагов, крики птиц. Словно бы флейта играла где-то на берегу, чистые, нежные звуки, и кто-то смеялся, доносилась то ли песня без слов, то ли звуки эоловой арфы…

– Слышите? – сказал Окаемов. – Слышите… Он уже не спрашивал – утверждал.

– Вот что, – сказал Панарин. – Это я пока что заберу. (У Окаемова был вид ребенка, внезапно лишившегося любимой игрушки.) Заберу. Есть кое-какие предположения. Не беспокойтесь, в случае чего первооткрывателем будете числиться вы…

– Значит, есть открытие? – Окаемов был на седьмом небе.

– Возможно, – сказал Панарин. – А вы никогда не слышали, что есть открытия, которые следовало бы сразу закрывать? Нет? То-то… И уберите вы вашу ораву, глупо, в самом деле…

– Сейчас уберу, это я сгоряча, от испуга…. Панарин козырнул и, стараясь не смотреть на зеркало, пошел к выходу. На крыльце он задержался, помахал «полосатиком» на шнурке перед лицом старшины Касторыча и спросил:

– Доводилось видеть?

Остекленевшие от запойного пьянства глаза старшины стали вовсе уж страшными. Он приставил гранатомет к ноге, грохнув им о ступеньку, выкатил глаза и тихо прошелестел:

– Ваше благородие, бросьте… Пропадете ни за что, как прапорщик Ружич…

Что-то замкнуло у него в мозгах, вызывая неведомые Панарину ассоциации.

– Ты что, до тременса долакался, старинушка? – спросил Панарин. – Какое я тебе благородие?

– Извиняюсь, ваше высокоблагородие, потому как – полковник вы…

Во всяком случае, в его бреде была своя логика.

– Младший унтер-офицер гайдроподержательной команды Малохатко на караул встал! – отрапортовал Касторыч. – Ваше высокоблагородие, бросьте дрянь эту, Богом прошу, до пекла доведет, оглянуться не успеете… Ружич тоже смеялся.

– Над чем? – спросил Панарин. Касторыч выкатывал глаза и дрожал всем телом. Видя, что толку от него не добьешься, Панарин отобрал гранатомет и забросил в кусты. Потом махнул ближайшим безопасникам и в нескольких словах обрисовал ситуацию.

На Касторыча навалились со всех сторон и, превозмогая отчаянное сопротивление, поволокли в сторону первого блока, куда обычно препровождали допившихся до белой горячки. Он выдирался, иногда попадал кому-нибудь по уху, но безопасники висели на нем, как лайки на медведе. Он сдался и заорал:

– Влеките, игемоны! Ваше благородие, опомнитесь, Ружич и Вольский вон тоже… А потом?

За кучей сцепившихся тел захлопнулись стеклянные двери первого блока, Панарин пожал плечами и направился к калитке. Мимоходом он, оглянувшись по-воровски, открыл дверцу ближайшего фургончика Лаборатории Встречи Случайностей и взял с пола плоский серебристый чемо-данчик экспресс-анализатора. Выскользнул в калитку и сразу завернул за угол.

«Значит, вот так, – думал он. – Уходит Адамян. Уходит эпоха. Ну, предположим, эпоха не уходит, потому что уходит один лишь Адамян, но все отныне будет не так, все станет чуточку иначе. Непьющие пилоты, кафе-мороженое напротив бара, молодой директор… ну, предположим, до» шелеста белых крыльев еще далеко, много воды утечет в Реке…»

Он спешил к себе в коттедж окраинными улочками, чтобы не столкнуться с трезвой свадебной процессией и не оказаться в нее затянутым. Догадки не оформились окончательно – так, колыхались зыбкие туманные контуры – но услышанные от Касторыча фамилии он когда-то где-то слышал уже…

Он вошел в свой коттедж, в тщательно прибранную, насквозь стандартную комнату. Улыбалась с цветного плаката разухабиста зарубежная красотка в купальнике из рыболовной сети, на письменном столе размеренно стучал голубой метроном.

Панарин погрузился в книжные завалы и часа через полтора нашел обтрепавшийся томик, изданный лет восемьдесят назад. Лет пять уж как его не открывал.

Как всякое грандиозное и протяженное во времени предприятие, аэрология обросла за годы своего существования легендами, преданиями, бредовыми вымыслами, апокрифами и полумистическими откровениями. К которому из жанров относилась изданная еще при старой орфографии книжка, установить было бы затруднительно. Автор, корреспондент какой-то бульварной газетенки, старательно собрал анекдоты, слухи, сплетни из жизни обитателей Поселка (именовавшегося тогда Сьянсбургом) и выпустил их в свет под названием «Будни королей воздуха».

Панарин стал читать и странице на пятидесятой натолкнулся на искомое. Историю о том, как однажды поручик Бельский, отпетая головушка, любитель прекрасного пола и воздушных выкрутасов, якобы ухитрился приземлиться в Вундерланде, собрал там пригоршню цветных камешков и сделал из них ожерелье для своего предмета воздыханий, некоей певички Илоны, в Сьянсбурге гастролировавшей. Восхищенная редчайшим подарком, певичка Илона вскорости вознаградила поручика за его храбрость самым приятным образом, что вызвало лютую зависть и злобу прапорщика Ружича, соперничавшего с поручиком относительно певички Илоны. Надравшись в тот же вечер в офицерском собрании, Ружич стал кричать, что поручик Бельский – записной враль и шарлатан, что в Вундерланд он вообще не летает, а кружит где-то поодаль, пока не налетает нужное время, что камешки эти он подобрал в окрестностях Сьянсбурга и жестоко облапошил доверчивую красавицу. Поручик Бельский заехал прапорщику Ружичу в ухо и оборвал с него погоны. Назначен был суд офицерской чести, запахло дуэлью, но, недотерпев до начала суда, ранним утром прапорщик Ружич появился на летном поле, целясь из браунинга, заставил аэродромную команду заправить его аэроплан и громогласно заявил, что отправляется в Вундерланд набрать настоящих тамошних камней и навсегда посрамить жулика Вольского. Видя его состояние, дежурный офицер и команда не осмелились препятствовать, заправили бак и крутанули винт. «Ньюпор» Ружича, ведомый похмельными руками, взлетел, кренясь вправо-влево – и навсегда исчез в рассветной дымке над синими горами. А вскоре грянула первая мировая, всем стало не до Вундерланда, в вихре событий и перемен затерялись и поручик Бельский, и заезжая певичка Илона, и все остальные…

Такая вот история. Панарин не взялся бы сейчас оценивать ее достоверность. Он знал одно – «полосатики» не могли быть подобраны в окрестностях Поселка…

Кое-какой навык у него был, и он уверенно нажал несколько клавишей, перевел три рычажка и сунул снятый со шнурка «полосатик» в круглое отверстие на серебристой панели экспресс-анализатора. И почти сразу же дурным мявом взвыла сирена, по голубому экрану дисплея добежала красная строка: «Тревога! Тревога! Тревога!» Панарин хлопнул ладонью по клавише, и сирена смолкла, но дисплей продолжал работать.