Наталья Шитова - Отступник

— Так ты скажешь мне, наконец, где Кшан? — угрюмо спросил Зайг.

— Он в овраге, отец, недалеко отсюда.

— Он жив? — коротко уточнил Зайг.

— Он наглотался воды, вытаскивая меня из омута, — всхлипнул Цьев.

Отец хотел что-то сказать, но из-за угла показался человек с собакой. Пес хрипел от бешеного лая, и человек спустил собаку с поводка.

Цьев рванулся и спрятался за широкой спиной отца. Большой Зайг не дрогнул. Он четко выверенным движением выставил вперед руку, и прыгнувший пес налетел на острые и длинные, как кинжалы, ногти Зайга. Собака истошно завизжала, лешак скинул ее себе под ноги. Оцепеневший Цьев смотрел из-за спины отца, как пес пытается отползти, волоча за собой кишки…

Человек, спустивший собаку, молодой толстый парень, вынул из сапога длинный нож и, пригнувшись, пошел на Зайга.

— Беги, Цьев… — приказал отец. — Спасайся, сынок!

Цьев отступил назад, споткнулся. Человек метнул нож, и Зайг, нагнувшись, схватился за ногу. Нож воткнулся в голень, пронзив ее насквозь. Зайг ухватился за рукоятку, выдернул нож и, зажав его в руке, ринулся на противника, успев крикнуть еще раз:

— Спасайся, Цьев!

Цьев метнулся в сторону, попятился, побежал, не чуя под собой ног. Он даже не смотрел по сторонам, просто бежал, надеясь, что его не заметят. За углом он едва не запнулся за окровавленное тело полуодетой лешухи. У нее было перерезано горло. Цьев бросил взгляд на лицо и зашелся в крике: это была его сестра Хора, добрая, милая девушка. Лешонок был настолько потрясен увиденным, что не мог больше сделать ни шага. Когда сильные мужские руки подняли его с земли, он даже не испугался. Только кричать перестал. „Сейчас меня убьют!“ — промелькнула в его голове смутная мысль.

Но схвативший его мужчина понес Цьева в сторону, вверх по склону, в кусты. Сообразив это, Цьев закричал снова. И тут прерывистый голос Шепа произнес над ухом:

— Тише, малыш… Тише. Не кричи, или люди найдут нас.

Шеп опустил лешонка в траву и обнял его за плечи, прижав к земле. Цьев покосился на обнимающую его руку. С наполовину выдвинутых ногтей Шепа стекали капельки алой крови. Цьев застонал, и испачканная рука Шепа зажала ему рот. Горький железистый вкус человеческой крови наполнил рот Цьева слюной. Лешонка едва не вырвало от отвращения, он стал дергаться, но Шеп держал крепко. Он только позволил Цьеву приподнять голову и взглянуть вниз, на дно оврага.

Из укрытия хорошо был виден угол крайней землянки и пятачок, откуда убежал Цьев, гонимый ужасом и повинуясь приказу отца. Зарезанная собака валялась на прежнем месте. А Большой Зайг в одиночку боролся с тремя дюжими людьми.

Люди были в темных мягких костюмах. Переругиваясь, они окружили Зайга и по очереди делали выпады, нанося старику один удар за другим. Леший довольно ловко отражал нападение, но из ноги хлестала кровь, обнаженные плечи были уже покрыты кровоточащими проколами.

— Они убьют его! — взвизгнул Цьев, но Шеп одним резким движением припечатал лицо Цьева к земле, едва не сломав ему нос. Грязные пальцы Шепа снова зажали ему рот.

Цьев с трудом открыл глаза, приподнял голову и снова взглянул. Внизу, на залитой кровью земле копошился клубок тел. В воздухе то и дело поблескивали ножи, слышались вскрики, человеческая грязная брань и сдавленные стоны Большого Зайга. Вся троица навалилась на старого лешака, и Цьев понял, что отца убивают. Он дернулся, но Шеп стиснул его, едва не задушив.

— Во имя великого Нерша, Цьев, милый, молчи! — дрожащим шепотом, но настойчиво попросил Шеп. — Молчи, маленький!

Люди расступились, открыв на обозрение изрезанное множеством ножевых ударов неподвижное тело Большого Зайга. Старый лешак лежал, раскинув руки и не шевелился.

Совершенно обездвиженный руками Шепа, Цьев, не дыша, смотрел, как двое из убийц присели над своей жертвой, и один, тот самый молодой толстяк, один на один с которым Цьев оставил Зайга, быстро разрезал и без того разтерзанную нехитрую одежду на недвижном лешаке и обнажил смуглое тело отца.

Ловкими, четкими движениями опытных охотников, не спеша орудуя ножами, люди начали свежевать Большого Зайга, снимая с его тела кожу… Толстяк сделал круговой назрез на бедре и стал сдергивать с ноги Зайга кожу, словно снимал чулок, подрезая связки… Когда же второй убийца, вспоров кожу на груди лешака, начал сдирать ее, Зайг вдруг дернулся и приподнялся.

С воплями отскочили от него люди. С глухим рычащим стоном истекающий кровью леший стал вставать… Он поднялся на колени, мотая головой. Кожа одним куском свисала до земли, открывая кровяное месиво на том месте, где была грудь и правое плечо…

Третий человек, что стоял и наблюдал за процессом, молодой парень с уверенным и совершенно бесстрастным лицом прикрикнул на своих перепугавшихся приятелей и, не желая, видимо, больше возиться с живым трупом, подошел сам и хладнокровно, четко, одним ударом большого охотничьего ножа снес Зайгу голову. Она покатилась по окровавленной земле к ногам толстяка, который, размахнувшись, пнул ее сапогом, отправляя прямо в ту сторону, где затаились Шеп и Цьев…

Больше лешонок не смог оставаться в этом мире ни на мгновение.

Очнулся Цьев на руках Кшана в землянке Зайга в Логове. Из первых дней после трагедии Цьев помнил только, что ему везде чудились убийцы, и что он звал на помощь отца.

Лешонок проболел долго, то проваливаясь в жестокую лихорадку, то лежа без сил в оцепенении. Осознав наконец, что страшная гибель отца и сестры была явью, Цьев ушел в себя, долго ни с кем не разговаривал и почти ничего не ел. Он боялся всех, никому не доверял, никого не хотел подпускать к себе, кроме старшей сестры Есы и Кшана. Он даже не узнал Валентина и, когда он появился в их землянке, до полусмерти исцарапал его, и только подоспевшему Кшану удалось заступиться за растерявшегося человека, который не решался применить силу к обезумевшему больному лешонку…

К удивлению Цьева, тогда никто не отругал его за нападение на Валю, несмотря на то, что Валентину пришлось целую неделю пробыть в Логове, пока раны, нанесенные ему ногтями Цьева, не зажили. Цьев был согласен понести заслуженное наказание, но Кшан только хмурился, успокаивал братишку, а сам прятал глаза, в которых блестели слезы от бессилия и неумения помочь малышу поскорее справиться с потрясением.

Только к зиме Цьев немного оправился. Но он был слишком мал, чтобы увиденное осталось без серьезных последствий.

Лешонок быстро понял, что старшие друзья теперь считают его поведение непредсказуемым и опасным.

Сам же Цьев очень просто мог предсказать собственное поведение. Да тут и нечего было особенно предсказывать. Он просто напросто готов был растерзать каждого человека, знакомого или незнакомого, от которого исходила бы опасность для леших. А в то, что все абсолютно люди, какими бы доброжелательными они не казались, были опасны, Цьев больше не сомневался ни на минуту.