Гарри Тертлдав - Одюбон в Атлантиде

Однако не все новички теснились у дороги. Лютики и маки украшали яркими цветными пятнами невероятно зеленый ландшафт. Местные пчелы жужжали среди незнакомых для них цветков… а может, это были европейские пчелы, привезенные на новую землю посреди моря, чтобы опылять растения, которые людям нужны, желанны или просто нравятся. Заинтересовавшись, Одюбон остановился и присел возле маков, чтобы взглянуть на пчел вблизи. Это оказались, все всякого сомнения, европейские пчелы. Испытывая странное разочарование, но не удивление, художник отметил этот факт в дневнике.

— Пройдет еще сто лет, — сказал он, вновь забираясь в седло, — и много ли останется от прежней Атлантиды? И останется ли что-нибудь вообще?

— Через сто лет для любого из нас это не будет иметь значения, — возразил Гаррис. — Потому что мы уже окажемся по другую сторону небесных врат.

— Для нас, пожалуй, и нет. — Одюбон задумался над тем, есть ли у него впереди десять или хотя бы пять лет, не говоря уже о ста. — Но будет иметь значение для тех, кто сейчас молод и живет здесь. Они топчут прекрасное, даже не задумываясь о том, что делают. Разве не хотел бы ты увидеть живых дронтов, сохраненных для потомков? — Он постарался не вспоминать свою несчастную модель птицы.

— Живых? Да я могу отправиться в Ганновер и услышу, как они произносят там речи в парламенте, — ответил Гаррис. Одюбон фыркнул, и его друг успокаивающе поднял руку. — Не сердись, Джон: Я с тобой согласен.

— Я так счастлив, — сардонически отозвался Одюбон. — Возможно, местные власти — твои произносящие речи дронты — догадаются объявить эти места заповедными, чтобы сохранить хотя бы часть того, что у них есть. — Он нахмурился. — Хотя признаюсь, что не представляю, как заповедники смогут помешать лисам, ласкам, крысам и семенам, которые разносит ветер. Но они хотя бы положат начало.

Этой ночью друзья спали на траве. Хрипловатое уханье атлантийской наземной совы разбудило Одюбона около полуночи. При тусклом кровавом свете тлеющих в костре углей он зарядил ружье — на случай, если сова приблизится настолько, что он сможет ее увидеть. Наземные совы были размером с курицу. Они могли летать, но не очень хорошо. Эти совы охотились на лягушек, ящериц и огромных кузнечиков, водившихся в подлеске. Естественных врагов у них здесь не было — точнее, их никто не трогал, пока в Атлантиде не появились лисы, дикие собаки и люди. Подобно многим местным животным, они, видимо, даже не представляли, что могут стать чьей-то добычей. Некогда встречавшиеся в изобилии, ныне они стали весьма редки.

Крик совы постепенно удалялся. Одюбон подумал о том, не стоит ли ему попробовать подманить птицу на расстояние выстрела, имитируя ее уханье, но в конце концов отказался от этой идеи. Грохот выстрела посреди ночи мог напугать Гарриса буквально до смерти. И, кроме того, — Одюбон зевнул — он сам был все еще сонный. Художник положил ружье, завернулся в одеяло и вскоре снова захрапел.

Проснувшись на следующее утро, Одюбон увидел всего в метре от своего одеяла голову кузнечика (величиной с мышиную) и две зеленовато-коричневые лапки. Художник негромко выругался: сова все-таки прошла мимо, но молча, потому он об этом и не узнал. Если бы только он не спал, а караулил ее… «Если бы я не выспался ночью, то сегодня от меня весь день не было бы никакого толку», — решил Одюбон. Теперь регулярный сон стал для него намного важнее, чем лет двадцать назад.

— Я не стал бы возражать, если бы ты выстрелил в сову, — сообщил Гаррис, раздувая костер и наполняя кофейник. — Мы ведь для того сюда и приехали.

— Хорошо, что ты это сказал. Может, мне представится еще один шанс.

— А может, и не представится. Ты ведь сам говорил, что прежняя Атлантида становится историей. Так что хватай обеими руками то, что пока уцелело.

— С крякунами я именно так и намерен поступить. Если они тут есть, я непременно схвачу их, уж будь уверен. А сова… Еще неизвестно, пришла бы она, если бы я ее подманил.

— Готов поспорить, что пришла бы. Не знаю никого, кто умел бы имитировать голоса птиц лучше тебя.

Гаррис достал два квадратных сухаря из переметной сумы и протянул один Одюбону. Художник не притронулся к еде, пока у него в руке не оказалась жестяная кружка. Тогда он разломил сухарь на кусочки и обмакнул каждый в кофе, прежде чем отправить в рот. Сухари как следует прокалили в печи, чтобы дольше хранились, но из-за этого они стали слишком тверды для уцелевших зубов Одюбона.

Когда друзья уже готовы были отправиться в путь, художник снова взглянул на останки гигантского кузнечика.

— Мне обязательно надо раздобыть несколько образцов этих кузнечиков, — заявил он.

— Да зачем, ради всего святого? Они не птицы и не живородящие четвероногие. И даже не просто четвероногие.

— Нет, — медленно ответил Одюбон, — но тебе не кажется, что здесь они играют ту же роль, которую в остальных частях света играют мыши?

— Когда я в следующий раз увижу шестиногую стрекочущую мышь с усиками, — Гаррис покрутил пальцем у виска, — можешь запереть меня, а ключ выбросить, потому что это будет означать, что у меня размягчились мозги от дьявольского рома.

— Или от виски, джина или чего угодно еще, что попадет тебе в руки, — уточнил Одюбон.

Гаррис ухмыльнулся и кивнул. Забираясь в седло, Одюбон не мог избавиться от мыслей об атлантийских кузнечиках и мышах. Кто-то же должен рыться в опавших листьях и поедать все, что сумеет там отыскать, к тому же многие птицы и животные питаются мышами… или, как здесь, насекомыми вместо мышей. Он кивнул. Идея была достойна занесения в дневник на ближайшем привале.

Незадолго до полудня путешественники въехали в деревушку, которая могла похвастаться салуном, церковью и несколькими домами. Вывеска на церкви гласила: «БАЙДФОРДСКИЙ ДОМ ВСЕОБЩЕЙ ПРЕДАННОСТИ». В Атлантиде процветали странные протестантские секты, в немалой степени из-за того, что ни одна из них не была достаточно сильной, чтобы доминировать, — включая католическую церковь, к которой принадлежал Одюбон.

Впрочем, салун, хотя и по-своему, также оказался домом всеобщей преданности. В Байдфорде вряд ли обитало более полусотни человек, но не менее дюжины мужчин сидели в салуне, выпивая, закусывая и беседуя. Когда Одюбон и Гаррис вошли, воцарилась мертвая тишина. Местные уставились на путешественников.

— Незнакомцы, — произнес кто-то с таким же изумлением, с каким мог объявить о появлении двух кенгуру.

Неудивительно, что первым пришел в себя мужчина за стойкой бара.

— Что будете заказывать, господа? — осведомился он. Гаррис редко смущался, если дело касалось его личных удобств. — . Будьте любезны, сэндвич с ветчиной и кружку пива.