Александр Бердник - Призрак идет по Земле

Но Лосе не мог заснуть. Он еще многое хотел уточнить. Как дышать под землей? Как тело будет взаимодействовать с другими телами? Как питаться? На все эти вопросы француз не дал ответа. Да и думал ли Потр всерьез об удивительном препарате? Возможно, у него это просто мания. Не стоит забивать себе голову пустяками. Но бегство! Как предполагает организовать его Потр? На что он надеется? Дал адрес. Значит, есть какая-то вероятность успеха! Скорее бы день. Скорее бы узнать, что придумал его новый товарищ… Катрен! Где ты? Что с тобою? Осуждаешь ли ты меня? Не забыла ли? Я пойду ради тебя на все! Лишь бы только выйти на волю.

Мысли закружились хороводом, веки невольно сомкнулись. Алессандро уже не видел ни враждебного взгляда, регулярно появляющегося в дверном глазке, ни полупрозрачных тучек, проплывающих за решетками окна и золотящихся в первых лучах солнца. На измученного узника сошел всепобеждающий сон.

Медленно тянулись тяжелые дни. Казалось, это не дни проходят, а катятся по телу, по костям арестованных огромные каменные жернова и перемалывают мозг, сердце, душу. Неумолимое время минута за минутой, день за днем, неделя за неделей сеяло в душе Алессандро семена сомнения и отчаянья.

Режим в тюрьме был жестокий. Ни одной минуты прогулки, фунт черствого хлеба и миска жидкого пойла. За малейшее нарушение правил тюремщики бросали заключенных в карцер или подвергали пытке — надевали специальную резиновую рубаху, «распашонку», как называли ее каторжники.

Раны Алессандро затянулись, силы, хотя и медленно, восстанавливались. Не возвращались только уверенность в себе и вера в лучшее будущее.

Сначала Морис старался развлечь Лосса, вселить в него бодрость и надежду. Он рассказывал о подпольной борьбе Коммунистической партии Испании, о растущем сплочении революционных сил, о далеком и прекрасном будущем человечества, которое наступит так же неминуемо, как после зимы наступает весна.

Но вскоре Морис начал нервничать. Он перестал смеяться и рассказывать. Целыми днями лежал он молча и неподвижно на своем тряпье, наморщив лоб и уставившись в потолок. Когда вечерняя заря кровавым огоньком отражалась в его глазах, француз казался Лоссу волком, готовящимся выпрыгнуть из клетки.

Каждую среду по утрам Морис не отходил от смотрового глазка тюремной двери. По средам дежурил самый злой надсмотрщик. Он оповещал о своем приходе надрывным кашлем и ужасной руганью. В этом деле «сеньор Крокодил», как называли его заключенные, был виртуозом. Даже Алессандро, болезненно переживавший свою неудачу, не мог удержать улыбки, когда в коридоре звучала замысловатая, богатая неожиданными оборотами, брань.

Лоссу казалось, что француз чего-то ждет от этого сеньора Крокодила. «Что у них общего?» — ломал себе голову Алессандро, замечая, как Морис весь напрягается в тревожном ожидании, когда смотритель подходит к двери камеры.

Лязгало оконце, в нем появлялся свирепый глаз Крокодила, и в камеру врывался ливень отвратительных ругательств. — К черту! — ревел надсмотрщик. — Чего глазеете, обезьяньи морды?

Морис сразу опускал плечи, и устало ложился на свое тряпье. Долго еще надсмотрщик изливал на узников поток сквернословия, но француз уже не обращал на него никакого внимания.

Шли недели за неделями. Каждая среда приносила разочарование Потру, а вместе с ним и Алессандро.

Однажды Лосса вызвал к себе начальник тюрьмы и прочитал ему решение специальной судебной коллегии держать его в тюрьме Санта-Пенья до конца срока. Алессандро ожидал этого, и все же это решение окончательно его убило. Теперь оба они с Морисом молчаливо лежали по своим углам, разглядывая засиженный мухами потолок и покрытые плесенью сырые стены. Иногда Алессандро не выдерживал, вскакивал с каменного пола и начинал метаться по камере. Мысля о свободе и Катрен распирали мозг. Чтобы избавиться от них, он начинал считать шаги, отмечая каждую тысячу значком на стене. Бывали дни, когда он делал двадцать, а то и тридцать тысяч шагов. Утомившись, Лосе останавливался возле окна, подтягивался на руках к решетке я заглядывал на тюремный двор.

Обычно его отгоняли от окна часовые, но иногда они дремали, и тогда Лосе мог тоскливо смотреть на горные вершины, утопавшие в туманной дали.

В тюремном дворе происшествий было мало. Изредка привозили новых арестантов, да через каждые четыре часа на вышках менялась стража. Алессандро очень хотелось увидеть выход на свободу кого-нибудь из узников, но таких случаев не было. Зато очень часто, чуть ли не каждый день, за ворота увозили мертвых.

Лосе не мог смотреть на эту процедуру. Она была однообразна и ужасна. Открывались ворота, телега останавливалась, из сторожки с острым ломом в руках выходил охранник. Он поднимался на телегу и, с силой размахнувшись, пробивал ломом покойнику грудь.

Такова была инструкция — тюремщики не доверяли ни своему врачу, ни своим глазам.

Каждый раз при виде такого зрелища Лосе, содрогаясь от ужаса, бросался в свой угол и падал на пол. Боже! Не дай ему пропасть в этой дыре! Не дай, чтобы палачи надругались над его безжизненным телом! Выйти, какой угодно ценой выйти отсюда! Еще подышать чистым и свободным воздухом, обнять Катрен… и, может… может… найти возможность мстить… Мстить жестоко… Страшно…

Но Алессандро боялся мыслей о мщении. Ему казалось, что счастье подслушает их и не пошлет удачи. Мистический ужас заползал в душу. Лосе чувствовал, что сходит с ума. Еще немного — и тогда все… Разум не выдержит мучений, сознание откажется работать… Останется лишь искалеченное тело того, кто звался Алессандро Лоссом.

Неожиданно в жизни узника наступила перемена.

Это было в среду. Алессандро уже ничем не интересовался и дремал в своем углу. Он не слышал, как в коридор с бранью вошел сеньор Крокодил, как он молча остановился возле дверей их камеры, не видел, какой радостью вспыхнули глаза Мориса.

Француз схватил маленький пакетик.

— В девять. Другой — в следующую среду, — шепнул Крокодил.

Потом прозвучала еще более отборная брань, но Морис уже ничего не слышал. Он поспешно развернул пергаментный сверток, достал оттуда миниатюрный черный флакончик и судорожно зажал его в руке.

— Не подвел, старый! Значит, ему удалось… Француз подошел к Алессандро, наклонился, как будто хотел разбудить товарища, потом передумал, вернулся к своему месту и лег. Заснуть Потр не мог. Он не сводил глаз с окошка камеры. Когда солнце начало склоняться к западу, француз не выдержал, подскочил с пола и начал кружить возле окна.

Небо стало темно-багровым. По горам поползли фиолетовые тени.

Морис присел возле своего тряпья, достал из лохмотьев огрызок карандаша, клочок бумаги, быстро написал несколько строк и, завернув что-то в эту бумажку, подошел к Лоссу.