Александр Етоев - Восьмая тайна вселенной

— Когда такая закуска, и рассказ должен быть особенный.

Слушатели притихли. Что-то он расскажет сейчас, старый космический волк, ходячая легенда космофлота Земли, Федор Ильич Огурцов.

А дядя Федя чуток подпустил важности, осмотрел слушателей поштучно, словно примеривался, смекал, стоит ли изводить бисер. Потом начал.

История эта, товарищи дорогие, случилась лет тридцать назад на «Мичурине». Был такой звездолетишко, класса, кажется, третьего, планету приписки не помню, да и вам разницы никакой. После его списали, тоже история замечательная. Была в ней замешана женщина, переодетый робот. Но про это — за отдельную выпивку.

Итак, идем на «Мичурине». Идем, значит, идем, и вот, наконец, приходим. Куда-то нас принесло.

Смотрим, планета-не планета — вроде, какой-то шар, похоже, даже искусственный. Посылаем сигнал-запрос, в ответ — никакого ответа. Тогда забрасываем беспилотный шлюп, подводим его на расстояние выстрела, а шлюп целехонек — не сбивают. То ли боятся связываться, то ли стесняются. А может, давно там все перемерли и отвечать не хотят.

Был у нас на борту такой Веня Крылов. «А что, — говорит, — братишки, помните, на Тау Кита мы всемером раскидали сотен пять или шесть. Чай, и с этими не сплошаем».

«Так то ж были мыслящие кузнечики, — отвечает Вене известный спорщик Бычков. — С теми и парализованный справится».

«Уж ты, Бычков, помолчал бы. Ты среди тех семерых, кажется, был восьмой».

Бычков отошел, завял.

«Предлагаю, — предложил Веня товарищам, — набрать абордажную группу и, не тяня резину, трогать. Кто за?»

«Я», — сказали одиннадцать ртов разом.

«И я». — Двенадцатый рот был Венин.

Они оделись в скафандры, вооружились кое-каким оружием, помолились, как водится, на дорожку и после обеда отчалили.

Наш корабль, коли память сильно не изменяет, завис от таинственного объекта, примерно этак, в полупарсеке. От после обеда до ужина по корабельному — часов шесть. Ребята вернулись за десять минут до ужина. Были шибко оголодавши, но лица имели хитрые. И все двенадцать молчали. То есть какие-то слова они говорили, космонавту без слов нельзя, но слова были все пустяковые: подначки, шуточки, а про поход — ничего, будто его и не было. Даже Фролов молчал, первый корабельный болтун.

Сели ужинать. Ну, думают остальные, сейчас ребята покушают, подобреют, разговорятся. Ни фига. От них только чавканье да обычный застольный присвист, если кто-то из едоков делает продувку зубов. А как который вытащит глаза из тарелки и встретится глазами с товарищем, так оба фыркнут, как жеребцы, разбрызгают по столу что у кого во рту и снова рожу в тарелку. А Фролов, тот сидел-сидел, а перед самым компотом как всхохотнет на весь стол. «Вы, — говорит, — как хотите, а я сейчас обоссусь». И пока бежал до дверей, смех из него так и сыпал.

«Братцы, — наконец не выдержал капитан, — не томите, выкладывайте все подчистую».

«А ты сам слетай, посмотри», — Веня ему отвечает.

Капитан Дедюхин был человек простой, и с ним в разговорах особенно не церемонились. Вообще, у нас на «Мичурине» народ подобрался бывалый, шляпы ни перед кем не снимали. А уж фуями да (223)пами сыпали не жалея.

Но этих будто бы подменили. И ведь видно — хочется ребятам сказать, и вот-вот, вроде бы, скажут, но вместо слов — одни слюни и глупый щенячий смех.

Тогда завхоз корабля пошел на крайние меры. Выписал с кухни бутыль девяностошестипроцентного.

Первый стакан капитан поднял за доверие. Все выпили не переча. Те двенадцать молчат.

Второй стакан капитан поднял просто так, чтобы побыстрей шибануло.

Лишь когда спирту в бутыли оставалось толщиной с папиросу, языки у ребят развязались и они, не сговариваясь, затянули старинную

— «Схоронили парня на Плутоне». На втором куплете ребята позабыли слова, и Веня Крылов полез к капитану целоваться.

Ужин закончился тяжело.

Наутро хитрый хозяйственник решил отыграться на опохмелке. Как ребята проснутся и станет на душе у них муторно, так, придумал завхоз, он им — сразу же ультиматум. Или развязывайте языки, или подыхайте с похмелья.

Проснулись ребята бледные. А тут еще наш хитрец вырубил кольцевые двигатели. На корабле — невесомость. А невесомость с похмельем — что Малюта в обнимку с Берией.

Туго пришлось абордажникам. Не всякий такое выдюжит. Да, видно, стоила тайна пытки. Не выдали. Ни один. Обложили завхоза епами, помыкались, проблевались и через денек отошли.

Потом за полетными буднями про тайну как-то забыли. Авралы, вахты, ремонты — не до нее было. Скоро у меня самого с «Мичуриным» получился развод, уволился я с «Мичурина». Уволился, перешел сцепщиком на «Исаака Ньютона». «Мичурин» без меня тоже недолго коптил Вселенную, пустили «Мичурина» на сковородки.

Такой, товарищи, переплет. Но самое интересное в случае на «Мичурине», думаете, что? Та искусственная планетка? Нет, товарищи, не планетка. Самое интересное — почему из нас-то никто, из остальных, не додумался слетать на нее, посмотреть, самим во всем разобраться. И никому ведь даже в голову не пришла такая простая мысль.

— Все, товарищи, этой сказке конец. — Федор Ильич потянулся. — Вопросы есть?

— Есть, — сказал малохольный Данилов.

— Давай, Данилов, спрашивай свой вопрос.

— А какая же, дядя Федя, была у завхоза бутыль, чтобы довести до похмелья столько здоровых мужиков? Или народ в космофлоте в прежние времена был хилый?