Род Серлинг - Полуночное солнце (Сборник с иллюстрациями)

Он крикнул в кухонную дверь: — Не слишком ли громко, а?

Молчание. Только музыка в ответ, Он повысил голос: — Вам нормально слышно?

Опять никакого ответа. Он подошел к автомату, отодвинул его от стены и нашел в самом низу регулятор громкости. Повернул. Музыка удалилась, в помещении стало тише и уютнее. Он придвинул автомат к стене и снова уселся на свой стул. Взял прислоненное к салфетнице меню и стал читать его, поглядывая временами на кухню. Сквозь стеклянную дверцу плиты виднелись четыре отлично подрумяненных пирога, и опять в нем появилось ощущение чего-то знакомого, доброго, на что и он должен ответить добром. Он крикнул: — Пожалуй, я съем яичницу с ветчиной. Только не передерживайте яйца. И кусок шоколадного пирога.

И опять никакого движения на кухне, никакого голоса в ответ.

— Я видел табличку на дороге, что там впереди город. Что за город?

В большом эмалированном кофейнике булькал кофе, в воздухе поднимался парок. Легкий ветерок качал туда-сюда дверь, ведущую во двор, негромко наигрывал музыкальный автомат. Юноша, у которого потихоньку начинало сосать под ложечкой, почувствовал, как в нем поднимается раздражение.

— Эй, — крикнул он, — я ведь вас спрашиваю. Что там за город впереди?.

Он какое-то время подождал, но, поскольку ответа опять не было, поднялся со стула, обогнул прилавок, толкнул дверь и прошел на кухню. Она была пуста. Он подошел к задней двери, отворил ее и вышел наружу. Большой, посыпанный гравием задний двор. Абсолютно пустой, если не считать стоящих в ряд мусорных баков. Один был опрокинут, и по земле было рассыпано его содержимое: разнообразные консервные, банки, кофейная гуща, яичная скорлупа, пустые пакетики из-под концентратов, апельсиновые корки, покореженное, почти без спиц, велосипедное колесо, три-четыре подшивки старых газет. Он шагнул было обратно, как вдруг что-то заставило его замереть. Он снова посмотрел на мусорные баки. Чегото не хватало. Не было какой-то мелочи, которая непременно должна была присутствовать. Буквально на одно деление качнулась в сторону стрелка внутреннего прибора, измеряющего его уравновешенность и рассудочность. Что-то было не так, но что — он не знал. У него возникло чувство легкой тревоги, которое он постарался загнать вглубь.

Он возвратился на кухню, подошел к кофейнику, понюхал поднимающийся парок и поставил кофейник на разделочный стол.

Нашел кружку, налил себе кофе, прислонился к столу и принялся мелкими глотками потягивать ароматную горячую жидкость, наслаждаясь ее вкусом и знакомостью.

Потом вышел в зал, взял из стеклянной емкости большой пончик, запивая его кофе, и стал размышлять. Хозяин этого заведения, думал он, видимо, в подвале. А может, его жена рожает. Или он заболел.

Сердце прихватило, или еще чего. Может, стоит порыскать вокруг, поискать, дверь в подвал. Он поглядел на кассовый аппарат. Вот идеальная ситуация для грабежа. Или бесплатного обеда. И всего, что только в голову взбредет.

Юноша полез в карман и вытащил пригоршню мелочи и долларовую бумажку.

— Американские деньги, — сказал он вслух. — Все сходится. Никаких сомнений. Я американец. Два полтинника. Четвертак. Дайм. Четыре пенни. И доллар. Это американские деньги.

Он снова вернулся на кухню, пробежал взглядом пакетики с концентратами, узнавая знакомые названия. «Кэмибел». Это тот самый суп, что имеет пятьдесят семь разновидностей? И вновь он задумался над тем, кто. он такой и где находится. Над расчлененными поп sequitur, [29] Non sequitur вывод, не соответствующий посылке. проходящими через его сознание, над своим знанием музыки, над своей разговорной речью, над тем, что он так легко прочитал и понял меню. Яичница с ветчиной и шоколадный пирог… понятия, которым он мог поставить в соответствие образ, вкус и запах. А затем на него надвинулись легионы вопросов. Кто же он все-таки такой?

Что, черт возьми, он тут делает? И где это «тут»? И почему? Это был большой вопрос. Почему он вдруг проснулся на дороге, не зная, кто он такой? И почему никого нет в кафе? Где владелец, повар, кассир?

Почему их нет? И опять внутри завозился червячок задвинутой вглубь тревоги.

Он доел пончик, допил оставшийся кофе и вернулся в зал. Снова обогнул прилавок, бросив на него четвертак. Выходя, остановился и снова оглядел зал. Проклятье, — все было так обычно, реально и естественно, Надписи, заведение, запах, интерьер. Он положил ладонь на ручку двери и распахнул ее. Он уже сделал шаг на улицу, как вдруг неожиданная мысль ошеломила его. Он понял, что было не так у мусорных баков. Он вышел под жаркое солнце, неся с собой свою тревогу.

Он знал, что за мелочи не хватало, и это знание наполнило его холодом и страхом, каких он не испытывал раньше. От пришедшей мысли по коже побежали мурашки. Это было непонятно.

Это было ненормально. Это было за пределами логики, которая поддерживала его, давала ответы на вопросы, связывала с реальностью.

Там не было мух.

Он завернул за угол кафе и попал на задний двор. Вот мусорные баки. Тишина, никакого движения и никаких мух.

Он медленно вышел на шоссе. Теперь он знал, что кругом было не так. Деревья были реальны, и шоссе, и кафе, и все, что в нем.

Запах кофе был реален, и вкус пончика, и концентраты назывались правильно, и кока-кола поставлялась в бутылках и стоила никель. Все было верно и правильно, и всякая вещь стояла на своем месте. Но все вокруг было безжизненно! Вот что за мелочи не хватало: жизни! С этой мыслью он и прошел мимо надписи, гласившей:

«Карлсвиль, 1 миля».

Он вошел в городок, раскинувшийся перед ним, чистый и привлекательный. Небольшая центральная улица кольцом огибала парк. В центре парковой зоны стояла большая школа. На центральной улице располагались магазины, кинотеатр, опять магазины и полицейское отделение. Дальше виднелась церковь, жилые кварталы, а на углу — аптека. Вон книжный магазин, вон кондитерский, бакалейный, перед которым на столбе висела табличка «Остановка автобуса». Городок был спокоен и красив под лучами утреннего солнца. И тих. Не было слышно ни звука.

Он пошел по тротуару, заглядывая в окна. Все магазины были открыты. В булочной были выставлены свежий хлеб и выпечка. В книжном была распродажа по сниженным-ценам. На кинотеатре висела большая афиша, изображающая какую-то воздушную баталию. Рядом стояла трехэтажная нотариальная контора, под крышей которой, должно быть, размещалась целая куча адвокатов, нотариусов и торговцев недвижимостью. Чуть дальше — застекленная будка телефона-автомата, а еще дальше — универмаг, служебный вход котброго отделяла от улицы загородка из проволочной сетки.

И вновь он задумался над непонятным феноменом. Он видел магазины, парк, автобусную остановку, но нигде не было ни единого человека. Ни души. Он прислонился к стене банка и медленно повел взглядом по улице, словно надеясь, что сможет увидеть какое-нибудь дижение, если будет достаточно внимателен.