Григорий Гребнев - Тайна подводной скалы (Сборник)

— Профессор Бахметьев будет здесь через полчаса.

— Значит, наш сын еще жив? — спросил Ветлугин.

— Жизнь не погасла в его теле, — уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.

— А это что означает? — спросил дед Андрейчик.

— С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, — многозначительно произнес Нестеров.

— У мартышек? — вновь спросил дед Андрейчик.

— Да.

— Значит, вы думаете, что между моим внуком и мартышкой никакой разницы нет? — насмешливо спросил старый радист.

Нестеров не ответил.

— Папа! — укоризненно сказала Ирина.

Дед Андрейчик приложил ладонь к губам:

— Молчу…

— Вы нас допустите к сыну? — спросил Ветлугин.

— Нет. Сейчас нельзя, — ответил Нестеров.

Одарка и Столяров переглянулись.

— Почему?

— Мальчик по предписанию профессора Бахметьева помещен в затемненную палату с особой температурой и изолирован. Сейчас ему вредно даже дыхание окружающих.

Ирина замахала руками:

— Не надо! Не надо! Мы подождем…

Ирина с мужем, дед Андрейчик и Одарка со Столяровым уселись в кресла посетительской комнаты и стали вполголоса разговаривать. Через некоторое время кто-то в коридоре громко сказал: «Прибыл!..». Дверь в коридоре распахнулась, и вошел Бахметьев в меховой шубе и куньей шапке, большой, седовласый, окутанный клубами пара. Завидев спешившего к нему Нестерова, он спросил:

— Где тут мой пациент?…

Ирина взглянула на Бахметьева. Могучие плечи, пышащее здоровьем лицо и рокочущий бас профессора сразу же сняли с ее сердца большую тяжесть. Она поверила, что этот необыкновенный человек совершит чудо, вернет к жизни ее сына, которого все уже считали погибшим.

Бахметьев без промедления надел белый халат и вместе с ассистентами прошел в палату…

В комнате ожидания долго длилось тягостное молчание. Наконец появился главный врач…

Все бросились к нему. Прибежали Ирина и Одарка. К ним присоединились Ветлугин, дед Андрейчик и Столяров.

Окруженный плотным кольцом людей, Нестеров обратил свои внимательные глаза к бледной дрожащей Ирине.

— Не волнуйтесь, — сказал он с большой теплотой. — У нас уже появилась надежда, что ваш сын будет жить…

Учтиво поклонившись, главный врач скрылся за дверью палаты.

Слезы волнения оросили бледные щеки исстрадавшейся матери. Одарка обняла Ирину и тихо заговорила:

— Успокойтесь, Ириночка! Вы же слышали: «Ваш сын будет жить…».

В этот день люди всех рас и национальностей говорили и думали о необычайном опыте московского профессора, который вот уже два часа как заперся со своими ассистентами в одной из палат больницы на острове Седова. Всех волновал вопрос: будили жив Юра?

В 7 часов 43 минут по московскому времени по радио раздался голос корреспондента «Радио-Правды»:

— Слушайте! Слушайте! Говорит остров Седова. Наш микрофон установлен в комнате, где профессор Бахметьев принимает все меры для того, чтобы вдохнуть жизнь в бездыханное тело Юры Ветлугина!..

Затем, после короткой паузы, все тот же ровный голос продолжал:

— Слушайте! Слушайте! Появились первые признаки возвращения мальчика к жизни… Температура повысилась до тридцати пяти градусов!..

Профессор Бахметьев не разрешил поставить в операционной телепередатчик, но те из взрослых радиослушателей, которым когда-либо приходилось наблюдать смерть человека, могли сейчас мысленно восстановить некогда виденное в обратной последовательности: температура в человеческом теле не падала, а повышалась до нормального уровня, и наступала… жизнь.

На далеком арктическом острове этот момент еще, по-видимому, не настал, но он приближался, и ровный голос по радио оповещал об этом:

— Слушайте! Слушайте! Уже ясно слышно биение сердца мальчика! Включаю микрофон, соединенный с грудной клеткой. Слушайте!..

В глухой тишине стал зарождаться в воздухе легкий шорох. Шорох исходил из радиоприемников. Это были даже не удары сердца, а скорее легкие вздохи. Но звуки становились все четче, все ритмичнее, все звонче, и, наконец, послышалось гулкое биение ожившего сердца…

А в это время в палате больницы острова Седова профессор Бахметьев, стоя над умывальником, мыл руки. Его окружали журналисты. Профессор прислушивался к успокоительному плеску воды. До его слуха будто издалека доносились восклицания корреспондентов:

— Это историческое событие!

— Древние назвали бы это чудом!..

— Мы убедительно просим вас, Владимир Порфирьевич, сказать хоть несколько слов…

В умных молодых глазах Бахметьева жило еще нервное творческое напряжение, которое лишь полчаса назад разрядилось великолепным научным экспериментом.

— Вы просите несколько слов для ваших радиогазет… — сказал он, осушая руки в стенных пневматических перчатках. Но что я могу сказать в этих нескольких словах, если я долго работал, прежде чем совершить то, что я сделал сейчас. А до меня многие поколения ученых веками подготовляли этот мой эксперимент…

Профессор осмотрел свои сухие руки и окинул смеющимися глазами окружающую его молодежь:

— Здесь кто-то из вас произнес одно старинное слово: «чудо». По поводу чудес я могу сказать для ваших газет несколько слов, именно несколько… Можете записать их на пленку. Вот они: «Нет таких чудес, которые не смогла бы совершить советская наука…».

Профессор оглянулся:

— Позвольте, а где же родители мальчика? Позовите их. Пусть они войдут и полюбуются на своего неугомонного путешественника.

Ирина все еще стояла в коридоре, не решаясь войти в палату. От волнения бледное лицо ее порозовело. В этом волнении видна была еще большая доля страха: Ирина боялась верить, что Юра жив. Но верить этому уже можно было. Она слышала за дверью оживленные голоса, ее обнимал и целовал муж, рядом с нею стояла и плакала слезами счастья Одарка, а дед Андрейчик уже пробирался в палату…

Глубоко вдохнув воздух, не чувствуя пола под ногами, Ирина, поддерживаемая Одаркой, вошла в палату.

Сразу ей показалось, что в комнате чересчур много людей. Среди них не было Юры. Ирина остановилась. И вдруг поняла: «Ах да, он лежит вон там, в углу, на койке… После смерти он еще не совсем здоров… Что за странные мысли приходят в голову!..».

В углу, заслонив своими широченными плечами лежавшего на койке мальчика, профессор Бахметьев прослушивал его пульс. Заметив вошедших, он осторожно положил руку мальчика, стал в сторону и громко сказал:

— Ну, вот он, ваш красавец…

Разметав по подушке густые черные волосы, на койке лежал смуглый, почти темнокожий мальчик с длинными изогнутыми ресницами и с красным пятном на лбу, похожим на силуэт ползущей улитки. Грудь его ровно вздымалась. Мальчик спал.