Алекс Паншин - Обряд перехода

По сравнению с этим все остальное должно казаться пустяком.

Утром в понедельник, спустя два дня после нашего переезда, я отметилась у своего нового директора школы в Гео-Куоде. Он был худощав, официален и чопорен, и звали его мистер Куинс.

Мистер Куинс посмотрел на меня, стоящую перед его столом, поднял брови, отметив мой синяк под глазом, и наконец предложил:

— Садитесь.

На директоре школы лежит вся административная работа. Он назначает учителей, контролирует переводы из класса в класс и программы для обучающих машин, разнимает драки, если таковые случаются, и прочее. Для большинства людей такая работа малопривлекательная, поэтому никого не заставляют оставаться на ней дольше трех лет.

После того, как мистер Куинс, поджав губы, просмотрел все мои бумаги и сделал запись в картотеке, он изрек:

— Мистер Уикершем.

— Извините? — не поняла я.

— Вашим учителем будет мистер Уикершем. Он живет в Гео-Куоде, 15/37. Вы встретитесь у него дома в среду в два часа пополудни и в дальнейшем будете встречаться три раза в неделю, когда вам будет удобнее. И пожалуйста, не опаздывайте в среду. Теперь пойдемте на первый урок, я покажу вам ваш класс.

Школа — для детей с четырех до пятнадцати лет. После четырнадцати, если выживешь, разрешается бросить все несущественные уроки. Ты просто работаешь со своим учителем или мастером, идя в соответствии со своими интересами к своей же цели.

Примерно через два года мне предстояло на этот счет принять какое-то решение. Беда заключалась в том, что кроме математики и чтения старых романов у меня появились совершенно иные увлечения. Еще год назад их не было и в помине. А поскольку настоящий математический талант у меня отсутствовал, а от чтения старинных романов вообще пользы мало, мне требовалось выбрать что-то более определенное. Но на самом деле мне не хотелось специализироваться: я хотела стать синтезатором, человеком, который знает обо всем неглубоко, но достаточно, чтобы уметь складывать разрозненные детали в единое целое. Именно такая работа меня привлекала, но я никому не рассказывала о своем желании, подозревая, что ума у меня для такой работы маловато. Мне нужен был плацдарм для отступления. На всякий случай.

Иногда, в минуты депрессии, мне казалось, что только и плачет по мне местечко воспитательницы в интернате. А то и кое-что похуже.

В один прекрасный день — где-то между четырнадцатью и двадцатью годами каждый человек заканчивает «среднее» образование. С этого момента, выбрав дисциплины, которые нравятся вам больше всего, вы должны изучать только их. Потом, после двадцати лет, если вы уже не ведете какие-нибудь исследования, можно взять отпуск для дальнейшей учебы или работать над своим проектом. Именно этим была занята моя мать.

Вслед за мистером Куинсом я отправилась в класс, на первый урок. Никакого желания идти туда у меня не было, и я чувствовала себя и немного испуганно и чуть воинственно одновременно, не зная, какая сторона возьмет верх в следующий миг.

Мы вошли, и по классу пронеслась буря стремительных перемещений. Но стоило всем занять свои места, как оказалось, что в классе всего четверо ребят, два мальчика и две девочки.

— Что здесь происходит? — вопросил мистер Куинс.

Ответом было молчание — никто, никогда и ничего не делает для директора, если может этого избежать. Таков закон.

— Ты, Дентремонт, — обратился мистер Куинс к одному из мальчиков. — Что ты делал?

— Ничего, сэр, — ответил тот.

У мальчика были рыжие волосы и очень большие уши. Он казался совсем маленьким, хотя — вряд ли был младше меня, раз мы попали с ним в один класс.

На мгновение пристально глянув на него, мистер Куинс допустил, что это возможно, и снизошел до того, что представил меня классу. В обратную сторону мне — он представлять никого не стал, рассудив, что скоро я сама узнаю все имена. Затем прозвучал звонок на первый урок, и мистер Куинс обронил на прощанье:

— Ладно. Давайте заниматься делом.

Он вышел, и рыжий мальчик сразу полез за одну из обучающих машин и занялся привинчиванием ее задней стенки.

— В один прекрасный день мистер Куинс поймает тебя, Джимми, и тогда действительно будет беда, — заметила ближайшая ко мне девочка.

— Я просто любопытен, — ответил Джимми.

Ребята в меру сил игнорировали меня, вероятно зная о том, как относиться ко мне, не больше, чем я — как относиться к ним. Они наблюдали за мной, и я ничуть не сомневалась, что при первом же удобном случае они расскажут все и каждому — что, по их мнению, представляет собой эта новенькая с Четвертого Уровня. Я быстро поняла, что они смотрели на нас так же подозрительно, как мы на Четвертом смотрели на них. Но только в нашем случае это было оправдано, в их — нет.

Мне совершенно не понравилось, что эти девчонки, поглядев на меня, потом наклонились друг к дружке и стали шептаться и хихикать, и будь я более уверена в себе, я бросила бы им вызов. Но пока я притворилась, что ничего не замечаю.

После первого урока трое ребят ушли, остался только Джимми Дентремонт. Я тоже, поскольку в моем расписании значился и второй урок в классе. Джимми пристально меня разглядывал, и это мне не нравилось. Я совершенно не знала, что сказать. Впрочем, многие люди глазели на нас, тыкали в нас пальцами и даже подсматривали за нами с той минуты, как мы переехали в Гео-Куод.

Нашу мебель перевезли в субботу утром — то, что мы хотели взять с собой, а мы с Папой прибыли в полдень, захватив, что полегче. У меня были четыре коробки, заполненные шкатулочками, одеждой и всякими мелочами. Еще там была спасенная мною старинная губная гармошка — примерно восьми дюймов в длину, с латунными торцами и дырочками для пальцев. Она нашлась, когда мы разбирали какую-то старую Папину коробку. Папа отложил ее в свою кучу «на выброс», но я ее оттуда сразу же забрала. Иногда я совсем не понимаю своего отца.

Коробки прибыли в мою новую комнату. Она была просторней старой, и еще тут было гораздо больше книжных полок, чему я очень обрадовалась. Не люблю, когда книги свалены в кучу из-за отсутствия места. Мне нравится, когда они стоят аккуратно и ими удобно пользоваться.

Я смотрела на коробки, набираясь решимости разом их разобрать, а пока что взялась за губную гармошку — почему-то захотелось посмотреть, какие звуки я смогу из нее извлечь. Три минуты — ровно столько прошло спокойно, а потом раздался звонок в дверь.

Первыми были соседи. Они ввалились целой толпой.

— О, мистер Хаверо! Это так волнующе, узнать, что вы здесь, в нашем коридоре, мы надеемся, вам здесь понравится, как и нам… И мы иногда собираемся вместе, знаете, на вечеринку, имейте это в виду… О! А это ваша дочь? Как она мила, как восхитительна, мистер Хаверо, я не шучу, поверьте, и вы знаете, мистер Хаверо, есть несколько вопросов, которые я намеревался обсудить с нашим представителем в Совете, но теперь, когда вы здесь, ну, я с таким же успехом могу сказать это прямо вам, ха-ха, так сказать, на самый верх…